Генерал-полковник Андреев Андрей Матвеевич

В этом сборнике перепечатан очерк И.Б. Лисочкина «Письма с берегов реки Н.», ранее напечатанный в газете «Ленинградская правда«, от 23 декабря 1983г. Очерк представляет собой беседу автора с Н.И. Каревым, бывшим командиром миномётного батальона 330-го полка 86-й дивизии. Андрей Матвеевич всегда встречался с ним во время своих приездов в Ленинград. Николай Иванович Карев вспоминает о «Невском пятачке»:

«Здесь блокированный Ленинград отчаянно шёл на прорыв, на соединение с 54-й армией, до которой было всего 13 километров. И пусть прорывы блокады не удавались, успехи всё-таки были. Мне помнилось, что писала о них тогда «Ленинградская правда» после Ноябрьских праздников 1941 года. Недавно я одну корреспонденцию разыскал. Вот она в номере от 16 ноября 1941 года.

«Наши части успешно атакуют немецко-фашистские войска на восточном берегу реки Н. Мы уже сообщали об активных операциях подразделений т. Андреева. Вчера они во взаимодействии с соседними подразделениями вели упорные бои с фашистами, укрепившимися в стратегически важном пункте Г. Противник создал здесь мощный узел сопротивления, опирающийся на максимальное использование естественных и искусственных препятствий. Ожесточённые схватки ведутся за каждый метр земли».

- Конечно, тогда эти бои рассматривались как огромное событие для Ленинграда, были великой надеждой на освобождение города. «Пункт Г.» это 1-й Городок. Мы захватили его и вплотную подошли к 8-й ГЭС. Взять бы её! Но на саму ГЭС прошло только четыре человека. Сил не хватило. В батальоне осталось только семнадцать штыков. Остальные были выбиты. Комиссар полка Иван Григорьевич Бусыгин говорит: «Давайте хоть имитировать огонь«. Стали мы перебегать, вести огонь с разных точек.

Николай Иванович смотрит на старый газетный лист и вдруг с грустью говорит:

- Ах, Андрей Матвеевич, Андрей Матвеевич… Был полковник Андреев командиром нашей 86-й дивизии. Жёсткий человек, умный, волевой, храбрый. Помнят его ветераны. Мы переписывались все эти годы. Я собирался отправить ему фотокопию этой корреспонденции. Но умер генерал-полковник, Герой Советского Союза Андреев. Не прочёл её, не успел…

Мой собеседник резко качает головой и говорит с некоторым вызовом:

- Как видите, память есть. Больше того, насколько помню, должна быть ещё одна публикация в «Ленинградской правде». Как-то она была связана с фамилией Андреева. Может быть, «Андреевцы»?

Листаем страницы газетного комплекта. Есть!

«Вчера на Н-ском участке Ленинградского фронта подразделения т. Андреева двинулись в атаку на укреплённые фашистские позиции. Наступлению предшествовали массированные удары нашей бомбардировочной и штурмовой авиации по переднему краю немецкой обороны.

Поддержанные сильным артиллерийским огнём, пехотинцы т. Андреева, преодолевая упорное сопротивление противника, начали продвигаться вперёд. Несмотря на неослабевающий ружейный, пулемётный и миномётный огонь немцев, наши войска оттеснили врага, вышли на дорогу и продолжили своё продвижение. К ночи они закрепились на занятых рубежах.

Для возмещения потерь своих частей немецкое командование спешно перебросило сюда подкрепления на транспортных самолётах. Потери немцев были настолько велики, что квалифицированных обученных парашютистов придали танковой дивизии генерал-майора Шмидта в качестве обычных пехотных подразделений».

- Фашистское командование перебросило под Невский «пятачок» прямо из французской Ниццы, с отдыха, «покорителей Крита» – эсэсовскую 7-ю авиадесантную дивизию. Здоровенные были гады, выкормленные, загорелые. Форму носили особую – погон на одном плече. С одним таким мне пришлось схватиться врукопашную под 8-й ГЭС. Навалился на меня откуда-то сзади. Но и я был неплох: перебросил его через себя, вцепился в горло. А он меня бьёт эсэсовским кинжалом. Выручил ординарец: размозжил фашисту голову…

…Мои батареи размещались на бровке левого берега. Мораль была такая: «Только вперёд!» Дрались тут за каждый сантиметр земли. Но с военной точки зрения позиция была выбрана неумно. Кто же ставит тяжёлые миномёты в трёхстах метрах от передовой? Когда разбило у меня уже вторую батарею, пошёл я воевать со своим командованием. Добрался в конце концов до командира дивизии. Сидел Андреев в блиндаже, пил чай. Выслушал меня, поднял глаза: «Отступать, значит, решил, да я тебя расстреляю!» Зло меня взяло. И так шарахнул кулаком по столу, что кружка с чаем подскочила. Картина, как говорят, была достойна богов. А выручил меня комиссар дивизии Степанов. Спокойно так, с улыбкой говорит: «Комдив, а ведь старший лейтенант дело говорит…Прав он».

Конечно, прав. А поскольку Андреев был командиром не только жестким, но и умным, он умно и поступил. Тут же принял решение оставить в рядах обороны малые калибры, а крупные – три батареи перенести на правый высокий берег.

1 марта меня вызвал командир дивизии:

- Ну, Карев, тебе за твоё усердие … пять суток отпуска в Ленинград!

Радость нахлынула волной. Побежал в батальон, помню, всё повторял:

- Ну, ребята, я пошёл… Я пошёл…

Двигаться решил налегке, не в валенках, а в сапогах и не в полушубке, а в ватнике. Пройти мне надо было километров пятьдесят… В Ленинград пришёл ночью. Морозно было, нигде ни души. (стр. 129-134).

7) Руд. Бершадский , «Почти вся жизнь«, Советская Россия, Москва, 1980.

На «Пятачок» приезжал и писатель Рудольф Бершадский. В то время он служил в редакции газеты 8-ой армии, редакция находилась в Колтушах, непосредственно в здании института Павлова. Вот, как он вспоминает об этой командировке.

«Мне не стыдно вспоминать и сегодня, как я впервые отправился из Колтушей в Московскую Дубровку и что при этом испытал, потому что и тогда, на шестом месяце войны, я уже не впервые шел на передний край (да и не на первой войне воевал); мне уже и тогда было с чем сравнивать. Но я и сегодня повторю, что ничего страшнее Московской Дубровки я не видел ни раньше, ни позже.

Я отправился за интервью к командиру дивизии Андрееву, у которого в ту неделю был самый большой успех на пятачке: его дивизия сумела продвинуться вперёд на двести пятьдесят метров. Для пятачка это была грандиозная цифра! Сто двадцать активных штыков насчитывала тогда его дивизия.

Перед самой Невской Дубровкой простиралась большая прогалина. Воронки там налезали одна на другую. И всюду трупы. Разбросанные. Только у противоположного края прогалины кто-то аккуратно уложил несколько десятков их, обледенелых, в штабель.

Невская Дубровка – последний посёлок перед Невою и местонахождение главного штаба переправ на пятачок…. В штабе было надёжно: блиндаж в семь накатов, а брёвна – вяз и липа. И жар! Хорошо! В самодельную печку – большую бочку из-под бензина – дров совали не жалея. Все остатки бревенчатого когда-то посёлка кормили теперь одну печь.

Как трудно было оставлять такое убежище – пришлось…. Я, разморённый теплом и сладким дымом табака, сидел на корточках у стенки в штабе переправ, а надо было уже подниматься и выходить наружу, а там двигаться ещё дальше – к самой Неве, а потом через неё, в ад, в пекло – на пятачок.

Нева между Невской и Московской Дубровкой широкая – с полкилометра, все переправы под прямым прицельным огнём немцев, начиная от тяжёлой артиллерии и кончая ротными миномётами и снайперскими винтовками. Каждый вечер ко всем переправам грузовики и трактора доставляли какие только можно было найти и соорудить в Ленинграде плавучие средства: и понтоны, и моторные лодки, и баркасы, и спортивные яхты, и шлюпки из парков культуры и отдыха. К ночи из всех этих плавсредств образовывалась эскадра в семьдесят-восемьдесят наименований. Но уже к утру от неё опять не оставалось ничего. Враг всё пускал за ночь ко дну или выводил из строя.

Из людей на пятачке тоже никто не уцелевал больше нескольких суток.

Ровно к двум мы вышли на берег, и было почти тихо. Тяжёлая артиллерия не била, полковые миномёты тоже. Только изредка постукивали батальонные миномёты, да изредка немцы садили из пулемётов. Они ни на минуту не переставали навешивать над рекой мертвенного света ракеты на парашютах. А Нева была тёмная, широченная. И тяжёлый ледяной пар стлался над нею. Она должна была скоро стать.

С максимальной скоростью, по несколько человек сразу, мы забрались в катер, умостились на дне: так спокойнее, и теплее: в прижимку друг к другу. Отплыли. Где-то неподалёку чавкнули об воду пули. По нас ли? Случайные? Мы предпочли думать, что случайные. А если нет? Сидели, стараясь вжаться в самое днище катера….

… Но вот и тот берег! Пятачок!

Узенький пляж метров в шесть-восемь, затем крутая стена обрыва из серой, скользкой и насквозь промёрзшей и обледенелой глины. В обрыве, одна к другой, этажа в три, землянки. Это преимущественно медпункты, пункты боепитания, продовольственные склады – в общем, тылы. Вот они, значит, какие тут «тылы». Скользя, цепляясь кое-где руками за землю, вылез вслед за офицером связи по обрыву наверх и пробежал за ним метров пятьдесят; там НП дивизии. Ни за что не нашёл бы этого блиндажа в темноте сам. А днём на пятачке вообще не ходили.

Хотя и попал на НП дивизии сразу, но оказалось – не той, не андреевской. А до андреевской надо было пройти ещё метров триста. Вскоре подвернулся случайный попутчик, который довёл меня до НП Андреева.

Андреев принял корреспондента отлично: всегда приятно поделиться успехом! А замысел его наступления оказался совершенно верен: он решил бить немца не в лоб, а во фланг, по берегу, – нащупать стык меж его частями. При таком плане артиллерия и на нашем берегу могла с наибольшим эффектом поддержать андреевскую дивизию. Кроме того, участок, который он выбрал для своего наступления, был единственный, где немцы не имели укрытия: леса.

Я исписывал в блокноте страницу за страницей – в блиндаже было темновато, блокнот приходилось держать на коленях; записи получались как никогда размашистыми.

Атаку Андреев начал тоже по-своему: без артподготовки, решил взять немцев, что называется, на испуг. И добился намеченной цели: в первую минуту – самую главную – немцы растерялись.

Настроение у Андреева продолжало оставаться отличным. Он с удовольствием угостил меня водкой, шпротами. Усмехаясь, вспомнил – «специально для писателя», как сказал, – понравившийся ему эпизод. Во время боя один командир полка доложил ему:

- Товарищ Первый, немцы утаскивают своих раненых с местного кладбища.

- А зачем вы разрешаете им это? – ответил комдив. – Кладбище предназначается только для покойников. Понятно?

Обратной переправы мне пришлось ждать опять до темноты. Кончив интервьюировать Андреева, я провёл остаток ночи в частях его дивизии – далеко ходить не пришлось! Вернулся я в андреевский блиндаж уже на рассвете: отсыпаться (на пятачке все спали только днём). Почему-то страшно разболелась голова. Перемёрз что ли? Вышел из блиндажа глотнуть воздуха. Отошёл самое большее метра на два. Глаза ещё не видели со света – снаружи всё же было темновато. Но когда стал различать ясно, что вокруг (да и осветительная ракета вспыхнула), увидел, что стою рядом с трупом. Между тем, когда я пришёл из частей минут десять назад, его тут не было. Конечно, мы в блиндаже слышали разрыв, но разве можно было запомнить все разрывы? Не прямое попадание в тебя – и ладно. А что рядом, так они все рядом! От свежего воздуха головная боль постепенно утихла, и я замечательно прикорнул в углу андреевского блиндажа.

Обратно через Неву я переправлялся уже на настоящем корабле – понтоне, а не то, что сюда: в скорлупе. Когда я перебрался вновь на правый берег, я почувствовал себя как в доме отдыха. Когда дошёл до штаба переправы – как в санатории. А когда достиг траншейки, ведший в главный штаб переправ, то, встретив идущее мне навстречу подразделение с «максимом», выскочил наверх, чтобы их не задерживать. Чёрт возьми, ведь теперь я уже дома, совсем дома! Чего же мне опасаться?!» (стр. 102-110).

Книга имеет подзаголовок «Пермяки на защите Ленинграда», и посвящена, в основном, пермякам и другим уроженцам Урала, воевавшим под Ленинградом, в первую очередь на «Невском пятачке». Написано и про 330-й полк, про его последние дни. Она содержит воспоминания С.А. Блохина и А.М. Соколова, командира и начальника штаба этого полка. К сожалению, перепутаны инициалы Блохина: А.С. вместо С.А. Командир дивизии полковник Андреев упомянут в книге дважды. Один раз в воспоминаниях Сергея Алексеевича Блохина.

- Людей и пулемётов, – рассказывает С.А. Блохин, – было мало. Оставалось одно: расположить батальоны в линию. Часть окопов приходилось занимать трём-четырём бойцам с винтовками, чтобы иметь огневую связь. В некоторых местах отсутствовала даже зрительная связь.

Перед передним краем у нас не было никаких заграждений. Мы пытались заложить по линии фронта мины. Но это можно было сделать лишь незаметно для противника, а он и ночью просматривал весь район с помощью осветительных ракет. Каждый боец, замеченный фашистами, немедленно обстреливался из пулемётов трассирующими пулями. Второго эшелона в полку не было, его составляли штабные подразделения.

Полк вёл активную оборону. Перед командным пунктом вырыли окоп. Передвигаться по плацдарму можно было только ползком, а ночью – перебежками.

Мы многого не знали о противнике, поэтому командир дивизии полковник А.М. Андреев* приказал захватить «языка». Но ночные вылазки не увенчались успехом. Разведчиков обнаруживали и обстреливали из пулемётов. (Этот абзац отмечен на полях книги вертикальной чертой и галочками. К фамилии Андреев внизу страницы дана сноска – * А.М. Андреев ныне Герой Советского Союза, генерал-полковник в отставке.)

Командование продолжало настойчиво требовать «языка». Как выполнить приказ в столь сложных условиях?

Решили рыть подкоп. Наш план полковник одобрил. Копать начали от берега на правом фланге. Там за колючей проволокой находились неприятельские блиндажи и окоп с пулемётом. Рыли по ночам. Упорно долбили промёрзший грунт. Землю относили к берегу. На рытьё подкопа затратили примерно месяц. Когда доложили о готовности, стали думать, как выходить наверх. Ведь каждый квадратный сантиметр круглые сутки враг держит под неослабным наблюдением. Поэтому открывать люк нельзя: фашистские наблюдатели сразу засекут и обстреляют. Решили осуществить выход из подкопа путём взрыва. Так надёжнее, немцы подумают, что разорвался снаряд, не придадут значения.

Взорвали. Всё спокойно. Но когда разведчики выбежали из образовавшейся воронки, их обстреляли вражеские пулемёты. Выяснилось, что ошиблись в расчётах: не дорыли до проволоки несколько метров.

После этого случая фашисты стали следить за нашими позициями ещё настороженнее. В тот день они несколько раз атаковали передний край первого стрелкового батальона. Ничего не добившись, стали усиленно обстреливать командный пункт полка. Один снаряд разорвался у входа в землянку. От взрыва осел потолок, разрушился вход, погибло несколько человек. Люди какое-то время были оглушены. Первым пришёл в себя помощник начальника штаба старший лейтенант Делев. Вслед за ним выбрались остальные уцелевшие.

Трудно было с обеспечением бойцов боеприпасами и питанием. Иногда по несколько дней оставались без горячей пищи. Огня на «пятачке» разводить не было возможности: враг сразу засекал это место и подвергал ураганному обстрелу. Поэтому горячую пищу старались доставить с правого берега в термосах. Но это дорого нам обходилось. С наблюдательного пункта возле деревни Арбузово фашисты замечали и обстреливали даже одиночек. Для переброски гранат и патронов решили протянуть тросы с правого берега Невы на левый. С помощью такого троса кое-что удавалось по льду перетянуть на плацдарм. Но мешало большое количество ледяных торосов на поверхности реки.

Особенно трудно было доставлять продовольствие и всё остальное в первый батальон. Проползти туда невредимым удавалось далеко не каждому подносчику. Решили ночами рыть ход сообщения. Услышав стук кирок и лопат, гитлеровцы открывали огонь. Но солдаты продолжали работать. Тогда фашисты пускали в ход артиллерию и сравнивали траншеи с землёй.

Стали собирать трупы, которых на «пятачке» было много. Мёрзлые тела убитых врагов и погибших товарищей клали штабелями вдоль бровки. Враг вёл огонь по этим необычным штабелям, но разрушались они не сразу.

Тяжело было и тем бойцам, которые держали оборону в окопах. Противник был совсем рядом, он видел всё, что у нас делается, и не жалел боеприпасов, которых имел вдосталь. Мы исправляли разрушенные окопы по ночам. Это была изнурительная работа. Мёрзлая земля не поддавалась лопате, да и люди были сильно ослаблены бессонными ночами и голодом, наступившими морозами.

Строительного материала на левом берегу Невы не было. Поэтому землянок с перекрытием не делали. В окопах рыли ниши, в них укрывались от обстрелов, отдыхали, лёжа на холодной земле. Людей надо мыть. Было решено устроить на берегу, под кручей, землянку под баню. На правом берегу, в Невской Дубровке, нашли котёл, перетащили его через Неву. Пригодился.

Баню топили днём. Противник видел поднимающийся дым, открывал артиллерийский и миномётный огонь по берегу. Но баня, прикрываемая крутым берегом, была почти неуязвима.

А ночью, как ни светили ракеты, как ни плясали вокруг трассирующие разрывные пули, бойцы по очереди, группами добирались до столь желанной каждому бани. (стр. 122-124).

Это отрывок из воспоминаний Сергея Алексеевича Блохина. Целиком они, как я слышал, хранятся в музее «Пятачка» в доме культуры на Невской Дубровке.

Книга содержит также воспоминания майора Соколова А.М., начальника штаба 330-го полка, о последних днях «пятачка» и о том, как он раненый переплыл Неву в ледоход. Это, конечно, замечательный, героический эпизод, но, в отличие от записок Блохина, воспоминания Соколова много раз публиковались, они достаточно хорошо известны, и я их здесь не привожу. Тем более, что и Андрея Матвеевича в этот момент на Невской Дубровке уже не было. Приведу только самый конец, поскольку там упоминается Андрей Матвеевич, ошибочно, и поскольку они перекликаются с воспоминаниями И.М. Айзенштадта.

«Соколов преодолел несколько метров, потом попробовал встать на ноги, но тут же упал: силы иссякли, левая нога оказалась совершенно непослушной. До дороги, идущей по берегу у бумажного комбината, майор добрался ползком.

Заметив с вечера большое оживление на левом берегу, командир 86-й дивизии полковник А.М. Андреев выслал несколько офицеров на правый берег для наблюдения. В тот момент, когда Соколов выполз на дорогу, по ней проходил адъютант командира дивизии старший лейтенант И.М. Айзенштадт. Он-то и помог Александру Михайловичу добраться до штаба дивизии. (стр.135).

(К этому абзацу на полях книги Андрей Матвеевич поставил знак вопроса и написал: А.М. Андреев в этот период был зам. ком. 42 Армии в Пулково.). (Любопытно, что и эта поправка не совсем верна, на самом деле в этот период А.М. Андреев был заместителем командующего 23-й Армии на Карельском перешейке, с 8 апреля по 5 мая 1942 года. Заместителем командующего 42-й армии он был назначен только 6 мая 1942 года. А 86-й дивизией в этот момент командовал бывший зам. командира дивизии подполковник Дементьев И.И.)

По своему первому образованию Илья Моисеевич Айзенштадт был экономистом, но, как он сам мне рассказывал, в 30-е годы работать экономистом было опасно, и он получил второе образование – географическое. Он служил в оперативном отделе штаба 86-й дивизии и некоторое время исполнял обязанности адъютанта командира дивизии. В этом качестве он сопровождал полковника Андреева при всех его передвижениях по дивизии. В 1943 году во время боёв на Синявинских болотах был ранен в голову, упал и болотная вода попала в рану. Развилось воспаление мозга, и он стал инвалидом. Заболевание состояло в том, что у него часто возникали сильные головные боли и головокружения, особенно при движении. Но Илья Моисеевич сохранил память и ясность ума, он посвятил свою дальнейшую жизнь созданию истории 86-й дивизии, в первую очередь, её действий на Невском пятачке. Точнее говоря, не истории, поскольку он не использовал документов, а своих личных воспоминаний. И поскольку во время боёв на «Пятачке» И.М. Айзенштадт постоянно общался с командиром дивизии полковником Андреевым, он и стал главным героем этих мемуаров. Их машинописные копии хранятся в Музее истории Ленинграда. Существует их несколько вариантов, некоторые из них были посланы Андрею Матвеевичу. Выдержки из последнего варианта мы здесь и приводим.

В конце октября вместо полковника Дарьина командиром дивизии был назначен полковник Андреев А.М. Прибыв в расположение дивизии, наш новый командир немедленно в самом буквальном смысле этого слова, и притом днём, в опаснейшее для переправы время, переплыл на левый берег, на «Пятачок» и принял на себя всё управление жарким боем.

В его лице дивизия получила твёрдое и умелое, энергичное и по-настоящему смелое, инициативное руководство. К несчастью, в это время элемент внезапности нашего удара, если он и имелся ранее, был уже потерян. Оборона врага была оборудована, огневые средства сосредоточены и наша задача стала крайне трудна. Тем не менее, отважные и настойчивые действия 86-й сд именно с этого времени и развернулись широко.

Из первых же мер нового командира мне запомнилась весьма конфузливая для нашего штаба история. Полковник, изучая обстановку, естественно, сразу же потребовал показать ему на карте и на местности с наблюдательного пункта передний край противника. Тут-то и выяснилось, что мы довольно неопределённо представляем себе, где же он проходит, и что у штаба дивизии и у наших артиллеристов на сей счёт есть существенные расхождения. Я не присутствовал при этом, но думаю, что такое открытие, вместе с ещё некоторыми обстоятельствами вызвали быструю смену начальника штаба дивизии. Вместо майора Вершинина к нам прибыл на эту должность майор Я. Козлов и капитан Гусев был назначен начальником оперативного отделения вместо капитана Лепоринского.

Вскоре дивизия стала знаменита. Об «андреевцах» как нас стали называть и в печати и в разговорах, знали все на фронте и в городе, напряжённо прислушавшемуся к новостям со «своего» фронта.

Жалею, что не записывал многочисленные оригинальные военные выдумки и хитрости, найденные неистощимо инициативным полковником и осуществлённые с его обычной энергией и стремительным напором. Ниже кое-какие из них будут упомянуты, но многое, и, быть может, даже наиболее интересное, уже ускользнуло из памяти, да ведь я и не мог всё знать.

Командир дивизии решил отвлечь часть огня противника, который тот вёл с ГЭС против нашего 284-го СП. Нужно было отвлечь продвижение полка. (стр. 49-51).

«Полковник Андреев очень часто в течение суток, особенно ночью, связывался по телефону с командирами полков для непрерывной информации и в не меньшей степени для постоянного побуждения офицеров к напряжённому вниманию ко всему происходящему у противника. Он прекрасно понимал и учитывал опасность самоуспокоения, которое могло появиться среди офицеров дивизии на почве огромной усталости и на фоне временного относительного затишья боевых действий. Каждодневные личные обходы позиции по переднему краю, систематические посылки офицеров штаба по подразделениям, личные неутомимые наблюдения с оборудованных пунктов, а часто просто из траншей, были одним из его методов. Очень взыскательный и строгий командир, он неуклонно требовал соблюдения уставного воинского порядка солдатами и офицерами без скидок на фронтовые трудности, а, наоборот, с полным учётом того, что этот порядок нужен именно для боя. Полковник частенько проверял даже чистоту белья у встречных бойцов, контролируя таким образом и хозяйственную и санитарную службы сразу. Он и сам всегда был образцом такого внешнего и внутреннего порядка, столь нужного для укрепления общей дисциплины.

Другим неизменным правилом полковника Андреева была постоянная и в тех условиях особенно важная борьба за получение бойцом всего отпущенного ему продовольствия. Голодная блокада сильно урезывала этот паёк. Тем важнее было доведение его полностью до передовой траншеи без «усушки и утруски». Командир сам подавал пример соблюдения норм, лично для себя не допуская никакого перерасхода, и требовал того же от всех старших офицеров соединения.

О чём только не приходилось заботиться командиру дивизии! Полковник частенько проверял даже чистоту белья у встречных бойцов, контролируя таким образом и хозяйственную и санитарную службу сразу.

Велась им также постоянная борьба за «водочный режим». Выдачу очень небольшого количества водки всегда сопровождала некоторая опасность. Водка могла достаться не тому, кто мёрзнет на ветру в разбитом и развороченном снарядами окопе. Она могла быть распита где-нибудь раньше, не доходя по назначению, там, где не была положена и нужна, и где ясность сознания и твёрдость воли командиров так важна для боя, могущего разгореться в каждую секунду. Наш полковник жгуче ненавидел пьянство, как и всякую другую расхлябанность вообще, и преследовал его, невзирая на лица. (стр. 82-84).

На правом берегу было несколько удобных точек, с которых «Пятачок» открывался для обозрения целиком. Два из них находились на территории Бумкомбината. Наблюдательный пункт командира дивизии и командующего артиллерией был устроен в высоком башенном помещении. Оно находилось над паротурбиной комбината. Здесь же внизу, между фундаментами машин и котлов было и очень надёжное убежище, где отдыхали постоянные наблюдатели артиллеристы. Полковник Андреев, если он не находился на «Пятачке», чаще всего ходил именно сюда. «Прогулка» на этот НП была делом весьма рискованным, т.к. дойти до территории Бумкомбината можно было только по совершенно открытому месту. Увидев малейшее движение, враг бил сюда неотвязно. Не просматривавшийся вначале двор комбината находился под постоянным огнём миномётов и пушек. Падающие кирпичи разрушаемых день за днём фабричных стен ещё больше усиливали опасность, и двор постепенно открывался в сторону врага.

Так как с наблюдательного пункта, в целом очень удачного, всё же какие-то маленькие участки позиции не просматривались или были плохо видны, наш полковник необыкновенно быстро и ловко взбирался на какой-нибудь обломок стены. Оттуда он под новым углом и с другой точки видел поле боя. Так же внимательно рассматривал полковник позиции врага и из передней траншеи 169 сп, державшего в 1942 г. оборону по правому берегу напротив Арбузово, Анненское, у взорванного ж/д моста и т.д. Но от этой позиции было уже далеко до «Пятачка», он оставался за поворотом Невы.

Помню, как в один морозный ясный день полковник возвращался с Бумкомбината на свой командный пункт. Замечательно натренированный ходок, двигался он всегда очень быстро. Я был с ним и во всю работал ногами, чтобы не отстать. Зоркий вражеский наблюдатель заметил нас и открыл огонь из пулемётов. Спрятаться было негде, лечь не имело смысла, так как крепкий мороз всё равно заставил бы подняться. Но командиру дивизии, кроме того, ещё некогда. Ему нужно было спешить на командный пункт к людям, к телефонам, к донесениям, к приказам. Оставалось только следить, с каким удивительным хладнокровием продолжал свой путь полковник, не изменив шага, словно это были не пули, а какие-то назойливые оводы. Пулемётные «оводы» и в февральский мороз кусают крепко.

Я следовал за ним, стараясь изображать наружное спокойствие и равнодушие, которого на самом деле не испытывал. Идти под пулемётным огнём и при этом глазами отмеривать, сколько ещё осталось дороги до очередной маски местности, до остатка леса, редевшего с каждым днём, дело невесёлое, но я то ведь шёл за своим командиром, а полковник сам выбирал путь и время. Каждый понимает, что это не одно и то же. А сколько таких обходов полковник делал ежедневно и, вернувшись, как ни в чём ни бывало приступал к текущей работе. И очень скоро выяснялось, что за время наблюдений на переднем крае в частях родилась новая мысль, новая инициатива, которая тут же, без промедления превращалась в дело.

Сразу по возвращении полковника из обхода я с записями его замечаний являлся к начальнику штаба дивизии майору Козлову для информации обо всех замечаниях полковника и подготовки приказа. Но главные новые мысли и распоряжения командира дивизии я ещё не знал, он их сам диктовал майору, когда тот с наброском приказа являлся к нему. Таков был порядок, ускорявший работу.

Позволю себе тут же рассказать об одном случае. Однажды нач.хоз. штаба приобрёл в военторге отличные и красивые рукавицы и принёс их полковнику, вообще одетому очень легко, хотя стужа была очень сильная. Полковник стал их примерять. Увы, они были ему маловаты. В этот момент комиссар дивизии полковой комиссар Попков шутливо сказал:

- Какие у Вас генеральские рукавички.

- Что?! Генеральские? Генеральское мне всё впору!

Затрещала обновка, швы разошлись и руки вошли. Через несколько месяцев полковник в самом деле стал генерал-майором. В самом деле «всё было в пору».

Любопытная история произошла однажды зимней ночью. С переднего края 169 сп примерно против Арбузова, или чуть пониже его, был доставлен мальчик, перешедший по льду Невы со стороны противника. Ему было лет 15-16. Командир дивизии поручил мне опросить его. Парень прямо сказал, что послан немецким оберлейтенантом. Но зачем понадобилось этому мерзавцу посылать полуребёнка под пули, под миномётный огонь на минные поля, было неясно. Я старался всю беседу вести с ним в самом мягком и ласковом тоне, накормил его и полагал, что «перебежчик» сказал всё, что мог, но это ключа к разгадке мне не давало. Наши разведчики тоже не могли объяснить, в чём дело. Но когда я пошёл к командиру дивизии с докладом и признался в нашем общем недоумении (…»Эх, мудрецы»…), оказалось, что он всё понял ещё раньше и, как человек, у которого мысль сразу же порождает дело, уже дал соответствующее приказание в полк. Негодяй оберлейтенант попросту хотел в первую очередь таким чудовищным способом проверить состояние наших минных полей у кромки берега. Вот почему мальчик, такой худой и лёгкий, был ещё снабжён и вещевым мешком со всякими тяжестями и обут в большие солдатские башмаки. Полковник немедленно приказал усилить минные поля и боевое охранение по всей линии обороны и, особенно, в районе перехода невольного лазутчика. Не прошло много времени, не помню, в ту же ночь, или в следующую, и на наших минах действительно подорвался вражеский разведчик или диверсант. Таким образом, подлая фашистская затея использовать для разведки минных полей подростка, обратилась против них самих. Добавлю, что негодяй фашист требовал от бедного парня, чтобы тот, осмотрев наши места, вернулся бы обратно. Он пригрозил, что иначе расстреляет его мать. (стр.82-87).

Председатель редакционная комиссия: С.Л. Соколов.

В книге имеется дарственная надпись:

Начальник штаба ордена Ленина

Генерал-лейтенант Белецкий

Одним из членов авторского коллектива является Л.Г. Винницкий, сотрудник Музея истории Ленинграда. Я с ним встречался году в 1985-м или 1986-м и передал ему некоторые фотографии и документы Андрея Матвеевича. В их числе: удостоверение к медали «За оборону Ленинграда», удостоверение заместителя командующего 42-й армии и вкладыш в это удостоверение, являющийся круглосуточным пропуском для проезда по территории города и его окрестностей. При этом Винницкий сказал мне, что такого вкладыша у них в музее нет.

В этой книге А.М. Андреев упоминается как командир 86-й стрелковой дивизии, сражавшейся на «Невском пятачке». Он внимательно читал её и она содержит его многочисленные пометки.

На невских рубежах, на плацдарме, который называли «Железной землёй», с новой силой разгорелись бои. С величайшим мужеством сражались бойцы и командиры стрелковых дивизий: 86-й полковника А.М. Андреева, 20-й полковника А.П. Иванова, 168-й полковника А.Л. Бондарева, 10-й полковника Романцова. (стр. 256) (Этот абзац в книге отмечен боковой чертой и галочкой).

В это время 42-я и 55-я армии Ленинградского фронта на нескольких участках атаковали противника. 21 июля подразделения 109-й 85-й стрелковых дивизий выбили противника из сильно укреплённого опорного пункта Старо-Паново и ворвались на окраину Урицка. Несколько дней здесь шли тяжёлые бои. Наши войска стойко отражали вражеские атаки и нанесли немалые потери противнику. (стр. 302) (Начало абзаца отмечено галочкой на полях).

Умело действовали в ходе боёв и проявили личное мужество такие командиры дивизий, как К.А. Алликас, А.М. Андреев, А.Г. Афанасьев, … (стр. 466)

Также существует книга:

История Ленинградского ордена Ленина военного округа. Москва, Воениздат, 1974.

Но я её не видел и не знаю, упоминается ли в ней Андрей Матвеевич.