Публикации с тегом: Грузы

2. КАРЕЛЬСКИЙ ПЕРЕШЕЕК. 1941.

О боевых действиях на Карельском перешейке летом 1941 года Андрей Матвеевич вспоминал не много. И то, что он всё-таки рассказывал, носило характер, скорее, бытовых, нежели боевых эпизодов.

Первый из них относился к кануну войны, когда в субботу 22 июня к нему на границу приехал из Ленинграда его дядя, Николай Васильевич Лавренов, провести выходные на природе. Приехал и увидел, что в отряде какая-то суета, и всем не до него. А Андрей Матвеевич, увидев его, закричал, чтобы тот немедленно уезжал, потому что «…завтра начнётся война!», и Николай Васильевич срочно вернулся в Ленинград, на 5 минут забежал домой, собрал самое необходимое и тем же вечером выехал из города.

Война ещё не началась, а он уже выехал из Ленинграда! Андрей Матвеевич не питал никаких иллюзий относительно ближайшего будущего и чётко объяснил ему, что надо делать.

Уже в 60-е годы Николай Васильевич бывал у нас в Москве, и они с отцом со смехом вспоминали эту историю. Касаясь этого дня, 22 июня 1941 года, в своей книге Андрей Матвеевич пишет, что:

«21 июня 1941 года после совещания в моем служебном кабинете в городе Энсо вместе с заместителем начальница отряда по политчасти полковым комиссаром Зябликовым и начальником штаба отряда майором Окуневичем мы оценили сложившуюся обстановку и пришли к такому выводу:

а) немецко-финские войска завершают сосредоточение оперативной наступательной группировки. Наиболее вероятные направления основных ударов: Иматра, Хитола, Кексгольм; Лаппенранта, Выборг, то есть в полосе нашего 5-го пограничного Краснознаменного отряда. В полосе соседа справа: в направлении Лахденпохья, Сортавала;

б) противник наиболее вероятно перейдет в наступление в ближайшие часы;

в) нам известно, что по плану прикрытия на рубеж Энсо, река Вуокси предусматривается выдвижение частей 115-й стрелковой дивизии генерал-майора В. Ф. Конькова из 23-й армии.

Утром 21 июня 1941 года командование 115-й стрелковой дивизии проинформировало нас: «Мы имеем указание быть в полной боевой готовности в местах постоянной дислокации».

На основании этой оценки обстановки мною был отдан следующий приказ по отряду:

«1. Продолжать укреплять охрану и оборону Государственной границы Союза ССР, особо усилив охрану и взаимодействие с соседом справа в направлении Хитола, в районе города Энсо и на левом фланге в направлении Выборга.

2. Личным составом заставы, свободным от непосредственной службы на линии государственной границы, в ночь на 22 июня 1941 года занять и оборонять боевые позиции в районе заставы.

3. Управлению комендатур и маневренной группе занять запасные командные пункты и районы, особо обратив внимание на надежную, устойчивую связь и управление с заставами и пограничными нарядами по фронту и обходной связи с глубины.

4. Штаб пограничного отряда во главе с начальником штаба отряда майором Окуневичем из города Энсо в ночь на 22 июня 1941 года переместить в район запасного командного пункта юго-восточнее города Энсо, к 24.00 21 июня 1941 года [20] организовать связь и управление с комендатурами, заставами и частями Красной Армии, дислоцированными в полосе пограничного отряда, а также с округом и центром.

5. Я и полковой комиссар Зябликов с оперативной группой, со средствами связи с войсками, округом и центром остаемся на прежнем месте дислокации штаба пограничного отряда города Энсо.

6. В ночь на 22 июня 1941 года семьи военнослужащих (дети, старики) отвести в тыл, выделив для этого соответствующий автотранспорт».

Так готовились к началу войны в 5-м погранотряде. Одной из главных задач для командира отряда была своевременная эвакуация семей пограничников. И это совершенно понятно, не хватало ещё во время боя беспокоиться о женщинах и детях! Но не везде было так. С большим удивлением читал я о событиях в соседнем с 5-м 102-м пограничном отряде.

Сайт «Военная литература«: militera.lib.ru

Издание: Кисловский Ю. Г. От первого дня до последнего. – М.: Политиздат, 1988.

Книга на сайте: http://militera.lib.ru/h/kislovsky_jg/index.html

Книга одним файлом: http://militera.lib.ru/h/0/chm/kislovsky_jg.zip

 

 

А сейчас я хочу дать возможность читателю увидеть некоторые события лета 1941 года женскими глазами – глазами жены начальника 102-го пограничного отряда С. И. Донскова – Тамары Петровны. В своих воспоминаниях она рассказала о первых днях войны так:

«Поздним субботним вечером 21 июня я задремала на диване в ожидании мужа.

Проснулась от слабого шума в передней.

- Ты не спишь? – спросил Семен, входя в комнату. Он говорил шепотом, чтобы не разбудить сына. Игорь спал, раскинувшись поперек кроватки. Семен поправил на нем одеяльце. Разделся, лег. Видно было, что он очень расстроен. Но скоро усталость взяла свое, и он уснул. Я тоже прилегла.

Сколько я спала? Минуту? Час? Резко зазвонил телефон. Я подскочила к аппарату.

- Полковника срочно к телефону, – услышала я.

- Что там? – спросил муж и, не дожидаясь моего ответа, взял трубку.

- Полковник Донсков слушает.

Через несколько секунд сказал совершенно другим голосом – твердым, с незнакомыми мне жесткими нотками:

- Есть, будет исполнено. Пограничники выполнят свой долг.

- Что случилось? – спросила я, хотя сама уже все поняла…

- Война, Тамара.

В дверь постучали, вошел лейтенант Волков. [147]

- Товарищ полковник, хутор у развилки дорог горит. Слышна пулеметная стрельба.

- Сейчас идем, – ответил Семен.

Он быстро встал. Повернулся ко мне. Взгляд тревожный, сосредоточенный. Мысли его уже были где-то там, у развилки дорог, откуда слышались частые выстрелы.

Так началась война.

Сказать, что потекли дни, полные тревоги, опасения за судьбы людей, Родины, – значит ничего не сказать… Началась иная жизнь, в которой все было подчинено одному: не пропустить врага, стоять на границе насмерть, но не дать фашистам ступить на нашу землю.

Особенно запомнилось мне 1 июля – тот день, когда три истребителя противника типа «мессершмитт» с бреющего полета обстреляли пулеметным огнем здание штаба отряда и весь городок…

После обеда, кое-как накормив Игоря, я решила уложить его спать, потому что минувшая ночь была особенно беспокойной.

Послышался необычный гул моторов. Он быстро нарастал. Над домом проплыли самолеты с длинными хвостами, похожие на скорпионов.

- Чужие! – услышала я крик сержанта у пулемета.

Раздалась пулеметная очередь. Дрогнули стены, с этажерки посыпались книги. Разбилось окно в спальне, осколки зазвенели на асфальтовой дорожке.

Я не заметила, как в открытую дверь вошел пограничник. Он был без фуражки, правая рука повисла, из рукава гимнастерки капала кровь, оставляя темные пятна на полу.

- Тамара Петровна, перевяжите, пожалуйста.

Но сверху уже бежала соседка, жена лейтенанта Волкова, медсестра Нина, с санитарной сумкой через плечо.

- Сейчас, голубчик, перевяжу.

Она придвинула стул и, усадив бойца, стала разрезать рукав гимнастерки. Это был первый раненый.

У меня закружилась голова. Замелькали красные пятна в глазах. Я почувствовала, как пол уходит из-под ног, окно расплывается, но устояла, переборола себя и начала помогать Нине.

- Ну вот и все, – проговорила она, закончив перевязку. – Иди вон в те кусты. Сейчас позвоню, чтобы прислали машину. – И тут увидела Игоря. – Почему вы не уезжаете? Уезжайте сейчас же! Можно в Ярославль, к моей маме, – [148] сказала она так, как будто все, что творилось вокруг, было опасным только для меня и Игоря.

Она вышла, но быстро вернулась и протянула конверт.

- Не успела перевести маме деньги. Может быть, вы отдадите. Поезжайте к ней. Вам будет у нее хорошо.

Я машинально взяла конверт, хотела что-то ответить, но не успела: Нина уже ушла.

- Торопитесь же! – услышала я ее голос.

Снова послышалась стрельба где-то совсем рядом. Заработала артиллерия.

Я схватила сына на руки и выбежала в сад. Когда стрельба утихла, мы вернулись в дом, я стала собирать какие-то вещи, продукты. Посреди комнаты валялся кусок черепицы. Антенна радиоприемника упала, и длинный провод повис перед окном. В комнатах гулял сквозняк. Я бросала вещи в рюкзак, когда вошел Волков.

Я не сразу узнала его. В разорванной гимнастерке, запыленный. Лицо осунулось, поблекло.

- Как Семен Иванович?..

- Жив. Выехал на участок.

- Значит, нам можно оставаться?

- Вот вам письмо от полковника. Ночью приказал уехать на полуторке.

Он достал из кармана сложенный вчетверо листок и протянул мне. Я заметила, что у него дрожат пальцы.

- Коля, что случилось?

- Нину ранило.

- Опасно?

- Осколком в голову. Она без сознания…

Еще минуту назад, словно в каком-то полусне, я действовала полуавтоматически. Слова Волкова вернули мне ощущение действительности.

…Июльская ночь была серебристо-серая, похожая на день. Наша полуторка словно вынырнула из темного перелеска и помчалась по асфальтированной дороге на Кексголъм.

Молча миновали железнодорожный переезд, въехали в сосновый бор. Дорога до Ленинграда оказалась длиннее, чем раздумья о том, что было и что нас ожидает. С Семеном не простились. Волков наскоро перебросил за борт машины наши чемоданы и сказал, что нам повезло и мы сможем уехать вместе с задержанными, которых нужно доставить в Ленинград, остальные семьи собираются эвакуироваться [149] поездом.

В первые дни войны Андрей Матвеевич продолжал командовать 5-м, затем был назначен начальником охраны тыла 23-й армии. В его подчинение перешли и все погранчасти, действовавшие в полосе этой армии. Поскольку армия действовала неудачно, пограничникам, фактически, приходилось прикрывать её отход к линии старой границы. По мнению Андрея Матвеевича значительная доля ответственности за это лежит на командовании армии.

Собственно о боях на Карельском перешейке он почти не вспоминал. Запомнилось ему только пара эпизодов. Первый из них связан с обороной Сестрорецка. Вот, что он пишет об этом в своей книге.

В полдень 2 сентября 1941 года, когда штаб 23-й армии был перемещен в новый район юго-восточней реки Сестры, оперативный дежурный передал мне телефонограмму с приказом прибыть в Смольный, где размещались штаб и Военный совет Ленинградского фронта. Уже стемнело. Лунный свет едва пробивался сквозь крону соснового бора на дороги-просеки, по которым наша старенькая отрядная эмка медленно пробиралась к югу, к сожженной Кивеннане. Отсюда отчетливо стали слышны звуки боя. Решили вернуться и у Майнилы свернуть к Старому Белоострову с тем, чтобы по берегу реки кратчайшим путем выехать к Сестрорецку. [26]

Едва добрались до северо-восточной окраины города, как дорогу нам преградил патруль из нескольких человек в гражданской одежде с винтовками за плечами.

Открыв дверцу машины, сутуловатый рабочий, в нем я узнал одного из старейших мастеров сестрорецкого инструментального завода имени С. П. Воскова, вытянулся и громко отрапортовал:

- Сторожевая застава народного ополчения, товарищ полковник! Документы можете не предъявлять. Мы депутатов нашего горсовета в лицо знаем.

Я спросил, нет ли сведений о противнике.

- Фашисты уже на северной окраине, – сказал рабочий. – Только что уровцы и наши ополченцы отбили последнюю атаку.

Потребовалось минут пять, чтобы добраться до горкома партии. Город не спал. На улицах женщины, старики, дети строили оборонительные сооружения. Они проходили почти рядом с оградой завода, работавшего на полную мощь.

В горкоме партии встретили меня радушно. Секретарь горкома Алексей Иванович Баранов в двух словах объяснил обстановку: упредив наши части, отходящие на новые рубежи, враг овладел населенными пунктами Териоки, Куоккала, Раякоски, ворвался на северную окраину Сестрорецка. В городе наших войск нет, кроме небольших уровских подразделений. На защите города – ополченцы.

- Мы просим вас, Андрей Матвеевич, – сказал секретарь горкома, – помочь отбросить противника с северной окраины города и организовать оборону. В ваше распоряжение поступят отряды народного ополчения города, костяком которого являются рабочие завода.

Я ответил, что готов помочь организовать оборону, но имею приказание явиться в Смольный.

- Товарищ Жданов просил обращаться к нему с любыми вопросами днем и ночью, – ответил секретарь горкома. – Сейчас мы все уладим.

- Андрей Александрович! – подняв телефонную трубку, заговорил Баранов. – Обстановка в районе нашего города вам известна. У нас находится полковник Андрей Матвеевич Андреев. Он следует в распоряжение Военного совета фронта. В связи с тяжелой обстановкой, сложившейся в городе, городской комитет партии Сестрорецка просит Военный совет фронта поручить ему командовать отрядами народного ополчения города, очистить северную окраину города от противника, организовать его оборону.

После небольшой паузы трубка была передана мне. [27]

- Товарищ Андреев, – услышал я голос Жданова, – мы здесь обменялись мнениями с товарищем Ворошиловым. Военный совет Ленинградского фронта поручает вам временно вступить в командование отрядами народного ополчения города Сестрорецка. Помогите организовать оборону города. Завтра в Сестрорецк прибудет отдельный отряд моряков Балтийского флота. С их прибытием отправляйтесь в Смольный.

Получив приказание Военного совета фронта, я немедленно поехал вдоль реки Сестры в район, где Сестрорецк прикрывался с севера главным рубежом – старым укрепрайоном.

На окраине города я встретил ополченцев, которыми командовал Анатолий Иванович Осовский, член ВКП(б), перед войной руководивший в Териоках трестом кинофикации Карельского перешейка.

Осовский доложил, что, по сообщению разведчиков, на Сестрорецк движется колонна танков и пехоты противника.

- Мы организуем засаду, товарищ полковник, вот здесь, – показал Анатолий Иванович на карте.

Получив разрешение, Осовский усадил на грузовик 26 ополченцев и поехал навстречу врагу.

Ниже мы приведём отрывок из книги Лукницкого «Ленинград действует», относящийся к этим событиям.

Второй эпизод относился к моменту назначения полковника Андреева командиром 43-й стрелковой дивизии. Вот, что написано в книге.

«В приемной командующего войсками фронта меня долго не задержали. Широко раскрылась дверь, и я, печатая шаг, вошел в большой кабинет. Навстречу мне из-за длинного стола, примыкавшего к письменному, заваленного топографическими картами, поднялся Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов. Член Военного совета фронта А. А. Жданов, стоя у окна, наблюдал за моим представлением, а затем подошел и крепко пожал руку.

- Садитесь, – показал на ближайший к нему стул Андрей Александрович.

Маршал Ворошилов стоял рядом. Я поблагодарил за приглашение и тоже остался стоять.

- Товарищ Андреев, – очень спокойно сказал А. А. Жданов, – Военный совет фронта назначил вас командиром 43-й стрелковой Краснознаменной дивизии. Ее личный состав в основном составляют ленинградцы, закаленный рабочий народ. Среди них много коммунистов. Это одно из лучших, одно из самых боеспособных соединений фронта.

- Части дивизии, – продолжил К. Е. Ворошилов, жестом приглашая меня к расстеленной на столе карте, – после упорных и кровопролитных боев на Карельском перешейке северо-восточнее Выборга отошли в район Койвисто к Финскому заливу и на кораблях и баржах вывозятся в Ленинград. В данное время основные силы дивизии сосредоточены в городе, в красных казармах. Вам следует без промедления вступить в командование дивизией. К 4 часам утра к перрону Финляндского вокзала будут поданы железнодорожные эшелоны. Личный состав и материальную часть погрузить и отбыть в распоряжение командующего 23-й армией. К исходу дня по мере прибытия эшелонов занять оборону в районе Лемболовского озера. Задача: во взаимодействии с частями укрепленного района не допустить прорыва противника к Ленинграду. Задача вам ясна?

Задача ясна. Мне оставалось только поблагодарить за высокое доверие. Жданов и Ворошилов по очереди крепко обняли меня, пожелали боевых удач. От столь неожиданного внимания я совсем было растерялся и растрогался, не знал, что больше и сказать. Но здесь меня выручил Андрей Александрович. Взглянув на часы, он вдруг проговорил: [31]

- Уже за полночь, Климент Ефремович! Пора нам поужинать, да и Андрей Матвеевич подкрепится с нами перед дорогой. Подождите меня минутку… – Он прошел в свой кабинет и вернулся с небольшим черным мешочком, затянутым тесемкой. Точно такой мешочек я увидел и в руках Ворошилова.

«Что они в них хранят?» – разобрало меня любопытство.

В столовой все выяснилось. В Ленинграде на все продукты питания была введена жесткая карточная система. В черных мешочках Жданов и Ворошилов хранили выданные им на несколько дней вперед хлеб и галеты.

После весьма скромного ужина Андрей Александрович открыл свой мешочек и положил туда оставшийся на тарелке кусочек хлеба, а затем достал пачку галет и протянул ее мне.

- Вам на дорогу, Андрей Матвеевич, – сказал он с такой доброй улыбкой, что у меня и слов не нашлось, чтобы отказаться от неожиданного подарка. – Ведь на довольствие вы не сразу станете…

Это был еще один урок, полученный мною от Андрея Александровича Жданова. Прослужив долгие годы в армии, занимая высокие командные должности на фронте и в мирное время, я всегда старался, чтобы мой быт не был тайной для подчиненных. Такой подход к личной жизни, если она вообще есть у руководителя крупного масштаба, отметает все поводы для кривотолков и пересудов.»

Эта встреча произвела на Андрея Матвеевича большое впечатление, и он её часто вспоминал. Сейчас в Интернете возник небольшой спор по поводу её достоверности. Что де мол это всё придумали коммунистические идеологи и пропагандисты, что на самом деле такого не было и Жданов с Ворошиловым не носили сухари в мешочках.. Могу засвидетельствовать, что в книге эта история изложена именно так, как отец рассказывал её много раз в семейном кругу задолго до начала работы над книгой, и её правдивость не подлежит сомнению.

О самих боевых действиях 43-й дивизии Андрей Матвеевич никогда не вспоминал, ничего нам не встретилось и в литературе, но кое-что попалось в Интернете. Эти упоминания о действиях 43-й дивизии в сентябре 1941 года мы тоже здесь приводим.

О боевых действиях на Карельском перешейке летом 1941 года, с упоминанием имени А.М. Андреева, написано в сборнике «Пограничники» и в книге В.С. Конькова «Время далёкое и близкое». Без упоминания его имени – в книге А.И. Чугунова «Граница сражается» и в «Битве за Ленинград». С их помощью можно попытаться составить представление о том, с чем пришлось столкнуться Андрею Матвеевичу летом 1941 года. С книгой Конькова перекликается и книга адмирала Ю.А. Пантелеева «Морской фронт», в которой описана эвакуация частей 23-й армии с полуострова Койвисто.

Андрей Матвеевич ещё раз оказался на Карельском перешейке в апреле 1942 года, когда был назначен заместителем командующего 23-й армии. Активных боевых действий на этом участке фронта тогда не велось, и после полугода страшного напряжения «Невского пятачка» можно было немного перевести дух. С командующим армией генерал-лейтенантом А.И. Черепановым у Андрея Матвеевича хорошие отношения сложились ещё с 1941 года, и они сохранились на всю жизнь. Черепанов был известный в Красной Армии человек, можно даже сказать – легендарный! Он командовал одним из полков, которые в феврале 18-го года остановили немцев под Псковом и Нарвой. Андрей Матвеевич обладал чувством юмора и, хотя сам шутил редко, смешные моменты и ситуации подмечал и указывал на них. Так, например, с юмором он относился к моде, возникшей в 70-е годы среди военачальников, захораниваться на месте своей боевой славы. Первым, если не ошибаюсь, в их ряду был генерал-полковник М.С. Шумилов, командовавший под Сталинградом 65-й армией. Он умер в 1975 году и завещал похоронить себя на Мамаевом кургане, что и было сделано. За ним пошли другие. Черепанов тоже попросил, чтобы его похоронили там, где в феврале 18-го он принял первый бой.

«Черепанов, – смеясь, рассказывал Андрей Матвеевич, – написал письмо министру, сказал, что на том месте были два больших камня. Послали комиссию искать эти камни, искали – не нашли».

Никаких заметных событий в 23-й армии с Андреем Матвеевичем не происходило, так что он этот месяц иногда даже забывал упомянуть в своём послужном списке. Впрочем, одно важное событие произошло: на этой должности АМ стал генералом.

* * * * * *

 

2.01) Пограничные войска СССР. 1939 – июнь 1941, сборник документов и материалов, *Наука*, 1970.

2.02) А.И. Чугунов, *Граница накануне войны*, Воениздат, 1985.

2.03) А.И. Чугунов, *Граница сражается*, Воениздат, 1989.

2.04) *Пограничники*, Молодая гвардия, 1973.

2.05) И.Л. Бунич, **Гроза*. Кровавые игры диктаторов*, СПб.: Облик, 1997.

2.06) Ю.Г. Кисловский, *От первого дня до последнего*, Политиздат, 1988.

2.07) В.С. Коньков, *Время далёкое и близкое*, Воениздат, 1985.

2.08) Ю.А. Пантелеев, *Морской фронт*, Воениздат, Москва, 1965.

2.09) *Битва за Ленинград*, 1941 – 1944, И.П. Барбашин, А.И. Кузнецов, В.П. Морозов, А.Д. Харитонов, Б.И. Яковлев, под редакцией С.П. Платонова, Воениздат, 1964.

2.10) Лукницкий Павел Николаевич *Ленинград действует…* Фронтовой дневник, М.: Советский писатель, 1971.

2.11) *Краснознаменный приволжский*, Воениздат, 1984.

2.12) *Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов*, М., СПб., 2004.

2.08) Ю.А. ПАНТЕЛЕЕВ, *МОРСКОЙ ФРОНТ*, ВОЕНИЗДАТ, МОСКВА, 1965.

8) Ю.А. Пантелеев, «Морской фронт», Воениздат, Москва, 1965.

Адмирал Юрий Александрович Пантелеев в 1941 году был начальником штаба Балтийского флота. В августе 1941 года он руководил эвакуацией с полуострова Койвисто частей разгромленной на Карельском перешейке 23-й армии. Именно это место в его воспоминаниях представляет для нас интерес. Любопытно сравнить его с соответствующим местом из книги Конькова.

* * * * *

С рассветом 1 сентября корабли начали ставить мины в Копорском заливе, у острова Сескар, в районе Шепелевского маяка и у маяка Стирсудден. Я подписал документы на минные постановки и вышел в штабной садик глотнуть свежего воздуха. Но тотчас услышал возглас:

- Товарищ начальник штаба, вас срочно требует командующий флотом.

Вбегаю в ярко освещённый кабинет. Комфлота стоял, склонившись над сухопутной картой, разложенной на специальном столе в углу кабинета. Увидев меня, он сказал:

- Звонили из Смольного. В штабе фронта получены сведения, что отступавшие из под Выборга 115-я и 123-я стрелковые дивизии понесли большие потери, попали в окружение и почти без техники и оружия отдельными группами выходят на берег бухты Койвисто. Фашисты прижимают их к воде. Неизвестно положение частей, связь отсутствует. Командующий фронтом приказал собрать обе дивизии в Койвисто и срочно морем доставить их в Ленинград. Эта операция поручается вам.

Тут же с комфлота мы наметили план действий. В Койвисто надо было подать не менее шести-семи больших транспортов. Для непосредственного их охранения на переходе можно было использовать бронекатера и сторожевые катера шхерного отряда.

- На чём вы сами пойдёте? – спросил меня комфлота.

- На охотнике, – ответил я. – Фашистские самолёты за катерами не гоняются. Магнитные мины для деревянного корпуса охотника не страшны, а за плавающими минами будем смотреть. Надводного противника мы увидим раньше, чем он нас заметит. (стр.165-168).

 

Мы отшвартовались у пирса. Берег лежал перед нами пустынный и таинственный. Мы решили, что пехотинцы укрываются в лесу. Послали туда в двух направлениях матросов. Вскоре на пирсе объявилось несколько армейцев. Они оказались командирами рот разных полков и разных дивизий. Вид у них мрачный, лица измучены, голоса хриплые. Многие плохо слышат. Видно, крепко досталось товарищам. Спрашиваю:

- Раненых много?

- Много.

Я рассказал о цели нашего прихода сюда и приказал срочно разыскать кого-нибудь из командиров дивизий, подчеркнув, что дорога каждая минута. На берег прибыл командир одной из дивизий с остатками штаба и политотдела. Устал он не меньше других, но держался бодро. Подтянутый, строгий, он быстро вошёл в курс дела. Мы с ним составили план действий. Надо было прежде всего организовать прикрытие отхода, собрать наиболее боеспособные роты.

- У меня нет ни орудий, ни танков, – предупредил он.

- Ничего, у нас на кораблях стотридцатимиллиметровые пушки, поддержим.

Командир дивизии сразу же отдал нужные распоряжения. Вначале мы решили погрузить на суда около двух тысяч раненых. Затем подразделениями погрузятся бойцы. Комдив заявил, что он со своим штабом покинет пирс последним. В темноте пришёл первый транспорт и отшвартовался у пирса. Начали грузить раненых. Богданов своим громовым голосом объявил, что после раненых на суда будут приняты здоровые бойцы, но только те, которые сохранили своё оружие. Это предупреждение имело своё основание: мы заметили, что кое-кто из красноармейцев ходит безоружным. Послышались крики:

- Да! А где мне взять винтовку?

И тут же очень кстати прозвучал насмешливый ответ:

- А где ты оставил её, там и возьми!

Командиры быстро строили роты, по сигналу с пирса вели их к трапам. Погрузка шла организованно и быстро. Люди приободрились, послышались шутки. А в стороне сгрудились те, кто не сберёг своё оружие. Вид у них был подавленный и растерянный. Я подошёл к ним.

- Товарищ адмирал, мы же не по добру потеряли оружие. Мы же не виноваты, мы из боя.

Стало жалко ребят, и я уже собирался разрешить им посадку, как вдруг заметил, что они по одному, по два стали убегать в лес. Через некоторое время бойцы возвращались оттуда преображёнными. У каждого в руках автомат, у многих и заряженные диски! Молоденький солдат кинулся догонять свою роту, потрясая автоматом:

- Братцы, достал билет на пароход!

Транспорт уже полон. А где же второй? Ночью пришли и другие транспорты. Без задержек приняли людей и встали на рейде. С рассветом они снимались с якорей и уходили в Кронштадт. Я приказал встать к пирсу канонерским лодкам, они должны были принимать группу прикрытия. А тут причалы заполнили крестьяне из близлежащих деревень, уже занятых противником, их тоже надо было подобрать.

Оставив для страховки несколько катеров из бригады шхерных кораблей, мы тоже отдали швартовы. Катер рванулся в Кронштадт. Старпом пригласил нас в кают-компанию. Гостей пропустили вперёд, они с трудом узенький вертикальный трап.

- Товарищ адмирал! – воскликнул командир дивизии. – Да у вас тут как в мирное время… Мы не помним, когда нормально обедали, да и вообще горячей пищи давно не видели.

Вместе с ранеными и гражданским населением мы эвакуировали около 14 тысяч человек. Всех сняли с берега и доставили в Кронштадт. На глазах у наших моряков фашисты заняли опустевшее Койвисто.

3.07) РУД. БЕРШАДСКИЙ , *ПОЧТИ ВСЯ ЖИЗНЬ*, СОВЕТСКАЯ РОССИЯ, МОСКВА, 1980.

7) Руд. Бершадский , «Почти вся жизнь«, Советская Россия, Москва, 1980.

На «Пятачок» приезжал и писатель Рудольф Бершадский. В то время он служил в редакции газеты 8-ой армии, редакция находилась в Колтушах, непосредственно в здании института Павлова. Вот, как он вспоминает об этой командировке.

 

«Мне не стыдно вспоминать и сегодня, как я впервые отправился из Колтушей в Московскую Дубровку и что при этом испытал, потому что и тогда, на шестом месяце войны, я уже не впервые шел на передний край (да и не на первой войне воевал); мне уже и тогда было с чем сравнивать. Но я и сегодня повторю, что ничего страшнее Московской Дубровки я не видел ни раньше, ни позже.

Я отправился за интервью к командиру дивизии Андрееву, у которого в ту неделю был самый большой успех на пятачке: его дивизия сумела продвинуться вперёд на двести пятьдесят метров. Для пятачка это была грандиозная цифра! Сто двадцать активных штыков насчитывала тогда его дивизия.

Перед самой Невской Дубровкой простиралась большая прогалина. Воронки там налезали одна на другую. И всюду трупы. Разбросанные. Только у противоположного края прогалины кто-то аккуратно уложил несколько десятков их, обледенелых, в штабель.

Невская Дубровка – последний посёлок перед Невою и местонахождение главного штаба переправ на пятачок…. В штабе было надёжно: блиндаж в семь накатов, а брёвна – вяз и липа. И жар! Хорошо! В самодельную печку – большую бочку из-под бензина – дров совали не жалея. Все остатки бревенчатого когда-то посёлка кормили теперь одну печь.

Как трудно было оставлять такое убежище – пришлось…. Я, разморённый теплом и сладким дымом табака, сидел на корточках у стенки в штабе переправ, а надо было уже подниматься и выходить наружу, а там двигаться ещё дальше – к самой Неве, а потом через неё, в ад, в пекло – на пятачок.

Нева между Невской и Московской Дубровкой широкая – с полкилометра, все переправы под прямым прицельным огнём немцев, начиная от тяжёлой артиллерии и кончая ротными миномётами и снайперскими винтовками. Каждый вечер ко всем переправам грузовики и трактора доставляли какие только можно было найти и соорудить в Ленинграде плавучие средства: и понтоны, и моторные лодки, и баркасы, и спортивные яхты, и шлюпки из парков культуры и отдыха. К ночи из всех этих плавсредств образовывалась эскадра в семьдесят-восемьдесят наименований. Но уже к утру от неё опять не оставалось ничего. Враг всё пускал за ночь ко дну или выводил из строя.

Из людей на пятачке тоже никто не уцелевал больше нескольких суток.

Ровно к двум мы вышли на берег, и было почти тихо. Тяжёлая артиллерия не била, полковые миномёты тоже. Только изредка постукивали батальонные миномёты, да изредка немцы садили из пулемётов. Они ни на минуту не переставали навешивать над рекой мертвенного света ракеты на парашютах. А Нева была тёмная, широченная. И тяжёлый ледяной пар стлался над нею. Она должна была скоро стать.

С максимальной скоростью, по несколько человек сразу, мы забрались в катер, умостились на дне: так спокойнее, и теплее: в прижимку друг к другу. Отплыли. Где-то неподалёку чавкнули об воду пули. По нас ли? Случайные? Мы предпочли думать, что случайные. А если нет? Сидели, стараясь вжаться в самое днище катера….

… Но вот и тот берег! Пятачок!

Узенький пляж метров в шесть-восемь, затем крутая стена обрыва из серой, скользкой и насквозь промёрзшей и обледенелой глины. В обрыве, одна к другой, этажа в три, землянки. Это преимущественно медпункты, пункты боепитания, продовольственные склады – в общем, тылы. Вот они, значит, какие тут «тылы». Скользя, цепляясь кое-где руками за землю, вылез вслед за офицером связи по обрыву наверх и пробежал за ним метров пятьдесят; там НП дивизии. Ни за что не нашёл бы этого блиндажа в темноте сам. А днём на пятачке вообще не ходили.

Хотя и попал на НП дивизии сразу, но оказалось – не той, не андреевской. А до андреевской надо было пройти ещё метров триста. Вскоре подвернулся случайный попутчик, который довёл меня до НП Андреева.

Андреев принял корреспондента отлично: всегда приятно поделиться успехом! А замысел его наступления оказался совершенно верен: он решил бить немца не в лоб, а во фланг, по берегу, – нащупать стык меж его частями. При таком плане артиллерия и на нашем берегу могла с наибольшим эффектом поддержать андреевскую дивизию. Кроме того, участок, который он выбрал для своего наступления, был единственный, где немцы не имели укрытия: леса.

Я исписывал в блокноте страницу за страницей – в блиндаже было темновато, блокнот приходилось держать на коленях; записи получались как никогда размашистыми.

Атаку Андреев начал тоже по-своему: без артподготовки, решил взять немцев, что называется, на испуг. И добился намеченной цели: в первую минуту – самую главную – немцы растерялись.

Настроение у Андреева продолжало оставаться отличным. Он с удовольствием угостил меня водкой, шпротами. Усмехаясь, вспомнил – «специально для писателя», как сказал, – понравившийся ему эпизод. Во время боя один командир полка доложил ему:

- Товарищ Первый, немцы утаскивают своих раненых с местного кладбища.

- А зачем вы разрешаете им это? – ответил комдив. – Кладбище предназначается только для покойников. Понятно?

Обратной переправы мне пришлось ждать опять до темноты. Кончив интервьюировать Андреева, я провёл остаток ночи в частях его дивизии – далеко ходить не пришлось! Вернулся я в андреевский блиндаж уже на рассвете: отсыпаться (на пятачке все спали только днём). Почему-то страшно разболелась голова. Перемёрз что ли? Вышел из блиндажа глотнуть воздуха. Отошёл самое большее метра на два. Глаза ещё не видели со света – снаружи всё же было темновато. Но когда стал различать ясно, что вокруг (да и осветительная ракета вспыхнула), увидел, что стою рядом с трупом. Между тем, когда я пришёл из частей минут десять назад, его тут не было. Конечно, мы в блиндаже слышали разрыв, но разве можно было запомнить все разрывы? Не прямое попадание в тебя – и ладно. А что рядом, так они все рядом! От свежего воздуха головная боль постепенно утихла, и я замечательно прикорнул в углу андреевского блиндажа.

Обратно через Неву я переправлялся уже на настоящем корабле – понтоне, а не то, что сюда: в скорлупе. Когда я перебрался вновь на правый берег, я почувствовал себя как в доме отдыха. Когда дошёл до штаба переправы – как в санатории. А когда достиг траншейки, ведший в главный штаб переправ, то, встретив идущее мне навстречу подразделение с «максимом», выскочил наверх, чтобы их не задерживать. Чёрт возьми, ведь теперь я уже дома, совсем дома! Чего же мне опасаться?!» (стр. 102-110).

3.13) ЛУКНИЦКИЙ ПАВЕЛ НИКОЛАЕВИЧ *ЛЕНИНГРАД ДЕЙСТВУЕТ…* ФРОНТОВОЙ ДНЕВНИК, М.: СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ, 1971.

3.13) ЛУКНИЦКИЙ ПАВЕЛ НИКОЛАЕВИЧ  *ЛЕНИНГРАД ДЕЙСТВУЕТ…* ФРОНТОВОЙ ДНЕВНИК, М.: СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ, 1971.

В этой книге полковник Андреев упоминается два раза. Первый раз в связи с обороной Сестрорецка, как зам. командующего 23-й армии (зам. по охране тыла армии. В.А.), а второй раз при описании боёв на «Невском пятачке». Первый отрывок есть расширенный вариант текста, содержащегося в книге Андрея Матвеевича на стр. 27,28. Второй отрывок интересен тем, что его дополняет рассказ одного из бойцов, сражавшегося на «Пятачке», и попавшего в плен.

* * * * *

«Военная литература«: militera.lib.ru

Книга на сайте: militera.lib.ru/db/luknitsky_pn/index.html

Иллюстрации: militera.lib.ru/db/luknitsky_pn/ill.html

Источник: Блокада Ленинграда (blokada.spb.ru)

 

Аннотация издательства: В годы Отечественной войны писатель Павел Лукницкий был специальным военным корреспондентом ТАСС по Ленинградскому и Волховскому фронтам. В течение всех девятисот дней блокады Ленинграда и до полного освобождения Ленинградской области от оккупантов, постоянно участвуя в жизни города-героя и во многих боевых операциях – сначала при активной обороне, а потом в наступлении, – писатель систематически, ежедневно вел подробные дневниковые записи, которые и составили ныне три книги эпопеи «Ленинград действует…». В них дана широкая картина гигантской битвы, жизни и быта героических защитников Ленинграда. Содержание эпопеи составляют только подлинные факты. Первая, вторая и третья книги дневника были изданы «Советским писателем» в 1961, 1964 и 1968 годах. Теперь они впервые издаются вместе.

 

А на левобережье Невы, постепенно и упорно раздвигая «пятачок», расширяя плацдарм для наступления на Синявино и на Мгу и для прорыва блокады, ведут напряженнейшие наступательные бои наши ленинградские дивизии. Газеты сообщают об успешных боях «подразделений» Бондарева, Андреева и Зайцева «на восточном берегу реки Н., у важного пункта Г.» (это, конечно, «Городок», иначе – 8-я ГЭС), о крупных потерях здесь немцев за последнюю педелю, об успехе у «реки Т.» и у «деревни И.» (то есть о наших боях за Усть-Тосно, за село Ивановское, все еще находящееся в руках немцев). Вчера Совинформбюро сообщило о «серьезном поражении», нанесенном немцам сражающейся здесь «частью Андреева».

На левобережье Невы наше продвижение исчисляется метрами, но каждый такой метр земли обагрен кровью сотен людей. Оборонительные укрепления немцы здесь создали исключительно мощные и не жалеют никаких сил, чтобы удержать их любой ценой.

 

14 июля Я уже записывал с горестью о том, что в конце апреля нами выше Ленинграда по Неве был сдан «пятачок» Московской Дубровки. О падении этого «пятачка», где на каждый метр земли приходится по двенадцать – пятнадцать убитых, ради взятия которого положено несколько наших дивизий, мне было известно уже давно – в начале мая. А сегодня мне рассказали, что на «пятачке» погибла группа его защитников, сражавшаяся в безнадежном положении до конца, чуть ли не двое суток державшая большой, обращенный к правому берегу реки плакат: «Держимся. Спасите нас!», – но спасти их не удалось. Только через четыре года после этой записи мне довелось узнать о том, что именно происходило на Невском «пятачке» после его падения. Посещая после войны места памятных мне боев, я 12 июля 1946 года приехал на 8-ю ГЭС, чтобы познакомиться с работами по восстановлению этой электростанции, превращенной немцами в мощный узел сопротивления и взятой нашими войсками только в 1943 году, после прорыва блокады. Вот, дословно, записанный мною в 1946 году при посещении 8-й ГЭС рассказ Петрова – в ту пору начальника группы кочегаров котельного цеха.

«В октябре тысяча девятьсот сорок первого года на Неве было восемь переправ, на пространстве от Восьмой ГЭС до Арбузова. Мы – Сто семьдесят седьмая стрелковая дивизия – находились тогда в совхозе Малое Манушкино. Девятого ноября тысяча девятьсот сорок первого года в составе Пятьсот тридцать второго полка этой дивизии мы приняли участие в очередном форсировании Невы. После полуторачасовой артиллерийской подготовки, между двенадцатью и часом ночи мы двинулись на лодках. Я был бойцом. Моя лодка переправилась удачно. Окопались на берегу, утром стали отбивать немца от берега. Расширили «пятачок» по фронту до Арбузова (где был немец) и до ГЭС (где тоже был немец) и продвинулись в глубину на два – два с половиной километра, заняв четыре линии вражеских траншей. Дивизия была потрепана. Нас, остатки дивизии, собрали и отправили на три дня обратно на правый берег, а на смену нам встала Одиннадцатая стрелковая бригада. А мы влились в Восемьдесят шестую дивизию полковника Андреева, и спустя четыре дня нас бросили опять на «пятачок», переправлялись уже по тонкому льду, с шестами. И было еще одно безрезультатное наступление. Танки наши дошли до Шестого поселка, пехота туда дойти не могла. Заняли оборону, передний край был в сорока метрах от немцев — гранатами доставали. Меня назначили в полковую разведку, ходил в ГЭС. Здесь у него был наблюдательный пункт, были и склады боеприпасов. Артиллерия била из-за шлакобетонного городка. Мы били по ГЭС минометами (артиллерии у нас не было), три секунды от выстрела до разрыва, прямой наводкой. Наши обстреливали ГЭС с другого берега и бомбили силами авиации. Держались мы здесь, у Арбузова, до второго мая, когда «пятачок» был уже отрезан. Это был Триста тридцатый полк Восемьдесят шестой дивизии. Двадцать седьмого апреля в два часа дня немец опять полез в наступление. Невский лед прошел, пошел ладожский. Осталась одна переправа: двенадцать тросов и настил. Лед у переправы останавливался, натягивал тросы два дня, наконец переправа не выдержала, сорвало ее. Мы остались на «пятачке» – всего один полк, точнее, человек пятьсот. Немец эти дни непрерывно бил по переправе, сунуться к ней было нельзя. Второй батальон полка, находившийся у лесозавода, был отрезан от нас — двух других батальонов; мы пытались соединиться, но напрасно. Утром двадцать восьмого апреля эти батальоны остались без питания. Нам все же удалось с ними соединиться, но их уже оставалось мало, командир обгорел, но еще был жив. Двадцать восьмого апреля в четыре часа дня немец снова повел наступление и, выбив нас из траншей, прижал к берегу. Двадцать девятого нам на помощь хотели перебросить с другого берега Двести восемьдесят четвертый полк, он вышел на лодках, но ни одна лодка не дошла, все были побиты. Боеприпасы за три дня у нас иссякли. Переправить нам уже ничего не могли. Мы отбивались, собирая из-под снега вытаивавшие гранаты. Немец прижал нас к самому берегу, – находился наверху, на бровке, а мы у воды, в бункере. Ни один наш человек не переправился на правый берег. Здесь, у воды, в дзоте мы, четыре — шесть бойцов, находились с нашим лейтенантом у станкового пулемета. Немецкий гранатометчик заметил нас. Мы выползли, швырнули две гранаты, забрали гранатометчика, потащили к штабу батальона, но уже штаб оказался взорванным. Мы – опять в дзот, но нет патронов. У меня и у лейтенанта было по пистолету ТТ. Решили отбиваться до конца. Днем наши снайперы бьют с того берега по немцам, ночью немец ходит по землянкам и бросает гранаты в их трубы. Первого мая в семь часов вечера близко рвутся гранаты, слышен – все ближе – разговор, человек пять. Нам кричат по-русски: «Выходите!» Молчим. Опять кричат. Молчим опять. Двери открыты. Летит граната, взорвалась. Шесть штук «лимонок» в нас бросили. Мы – по углам. У меня осколки – в руках, в ногах. Чувствую: потекло. В землянку влетела толовая шашка, блеснула, шипит провод. Я потушил сапогом. Немецкий офицер вбегает в дверь, – она низкая, нагнулся, ему Ванька Зубков две пули в живот. Немцы офицера уволокли, побежали. Через три минуты – стук на крыше. Тол закладывают и – взрыв. У нас – восемь накатов. Дзот осел, все рассыпалось. Слышу голос лейтенанта: «Откопайте, я живой!» Меня завалило тоже, но руки свободны. Раскопались. Лейтенант без очков не видит. Немец па крыше ракеты пускает, сидит. До двух часов ночи второго мая просидели мы, выползли все, стремились проползти к ГЭС – к первому батальону. Ползем по берегу, по убитым, прижимались к ним, бегут встречные немцы. Над нами вдруг – с автоматами четыре немца. И взяли нас. Не обыскивали, повели на их передовую. Наша авиация била, и мины рвались. Привели нас к командиру их батальона. Тот не допрашивал, только спросил: «Восемьдесят шесть? Триста тридцать? Да?.. » Да! – все и так ему было известно. Нас собрали человек шестьдесят, доставили в Саблино. Там – три дня. Затем – в Гатчину. И – пошло!.. После окружения Второй Ударной армии – нас на лесосплав, на кладбище. Грузили шпалы, пилили, таскали лес по реке Тигоде. Я заболел тифом. Но истощенные тиф переносили легко. Направили меня в Любань, в лазарет. Поправился. А «доходяг» – в Дивенскую, в лагерь. Затем – город Валги, полулатвийский, полуэстонский, – это уже конец тысяча девятьсот сорок четвертого года. Из Валгов я убежал и попал в Первую Латвийскую партизанскую бригаду, где и пробыл до прихода Красной Армии… Вот и весь короткий рассказ рядового бойца Петрова, Нужно ли пером писателя подчеркивать тот удивительный героизм последних защитников «пятачка», который, как незримыми водяными знаками, вписан между строк этого солдатского скупого рассказа?