Публикации с тегом: Инициатива

2.09) *БИТВА ЗА ЛЕНИНГРАД*, 1941 – 1944, И.П. БАРБАШИН, А.И. КУЗНЕЦОВ, В.П. МОРОЗОВ, А.Д. ХАРИТОНОВ, Б.И. ЯКОВЛЕВ, ПОД РЕДАКЦИЕЙ С.П. ПЛАТОНОВА, ВОЕНИЗДАТ, 1964.

Этот военно-исторический труд содержит много информации о боях на Карельском перешейке летом 1941 года. К сожалению, гораздо менее подробно освещены в нём события на Невском пятачке и почти ничего о Старо-Пановской операции. Андрей Матвеевич читал эту книгу и оставил на её полях свои пометки.

* * * * *

«Исключительно сложная обстановка к юго-западу от Ленинграда вынудила перебросить ряд соединений с северного участка фронта на юго-западные подступы к городу. К 6 июля в состав Лужской оперативной группы были переброшены из 7-й армии 237-я стрелковая дивизия, а из 23-й армии – 10-й механизированный корпус (без 198-й моторизованной дивизии). В результате 7-я и 23-я армии оказались ослабленными. (стр. 81).

Вечером 29 июня около батальона пехоты противника при поддержке артиллерии и миномётов перешло в наступление в районе деревни Эско (7 км южнее Ристалахти), где оборонялся 3-й стрелковый батальон. Враг обрушил свой удар на боевое охранение. Под натиском превосходящих сил противника боевое охранение и погранзастава начали отходить. Подоспевшее подкрепление выбило противника с нашей территории. (стр. 81,82) (Этот абзац в книге отмечен боковой чертой на полях).

В ночь на 1 июля противник одной пехотной дивизией перешёл в наступление на стыке 7-й и 23-й армий в направлении Лахденпохья. В направлении Лахденпохья финны встретили упорное и активное сопротивление пограничных подразделений, левофланговых частей 168-й стрелковой дивизии 7-й армии и правофланговых частей 142-й Краснознамённой стрелковой дивизии 23-й армии. На настойчивые атаки противника наши части и подразделения отвечали сильными и решительными контратаками. Упорной и активной обороной части и подразделения 168-й 142-й Краснознамённой стрелковых дивизий сорвали замысел противника выйти на западное побережье Ладожского озера и расчленить 7-ю и 23-ю армии. За десять дней наступления финнам удалось вклиниться в оборону наших войск всего на 15 км. (стр. 82). (Этот абзац в книге отмечен галочками и боковой чертой на полях).

На карельском перешейке финские войска перешли в наступление 31 июля. Нанося главный удар на кексгольмском направлении, они рассчитывали выйти к западному побережью Ладожского озера, расчленить 23-ю армию и разгромить её по частям. Одновременно финны продолжали действовать против правофланговых частей и соединений 23-й армии на сортавальском направлении. (стр. 85). (Этот абзац в книге отмечен боковой чертой на полях).

В первые три дня наступления кровопролитные бои развернулись за главную полосу обороны. Противнику на направлении главного удара удалось вклиниться в глубину нашей обороны на 8 – 15 км. Командующий 23-й армией генерал-лейтенант М.Н. Герасимов, вступивший в командование армией 4 августа, в создавшейся обстановке решил 198-й моторизованной и 142-й стрелковой дивизиями нанести контрудар из района Лахденпохья в западном направлении, разгромить вклинившиеся в нашу оборону части противника и восстановить положение по государственной границе. Чтобы сковать резервы врага, 115-я и 43-я стрелковые дивизии частью сил должны были нанести удар в направлении шоссе Выборг – Лахденпохья.

Перейдя 5 августа в наступление, наши соединения встретили организованное сопротивление превосходящих сил противника, и поставленных им задач не выполнили.

Финское командование 6 августа возобновило наступление против правофланговых частей 23-й армии. Несмотря на упорное сопротивление советских воинов, финны к исходу 9 августа вышли в район Лахденпохья , Куркийоки и Хитола к побережью Ладожского озера. В результате, правофланговые войска 23-й армии оказались рассечёнными на три изолированные друг от друга группировки.

Одна из них (168-я стрелковая дивизия, 367-й стрелковый полк 71-й стрелковой дивизии и 708-й стрелковый полк 115-й стрелковой дивизии) вела оборонительные бои в районе севернее и северо-западнее Сортавала. Другая (142-я стрелковая и 198-я моторизованная дивизии) – в районе севернее и северо-восточнее Хитола, а третья (сводная группа под командованием полковника Донского) – в районе западнее Кексгольма.

Оперативная обстановка в полосе 23-й армии к 10 августа была весьма сложной. Правофланговые группировки не имели связи с основными силами армии и её тылами. Между сводной группой полковника Донского и 115-й стрелковой дивизией к западу от Кегсгольма образовался разрыв шириной до 30 км. Это дало возможность противнику беспрепятственно продвигаться в юго-восточном направлении. Создалась реальная угроза удара врага по флангу и тылу выборгской группировки 23-й армии и выхода финских войск к Ленинграду. (Этот абзац в книге отмечен на полях галочками).

Понимая опасность сложившейся обстановки, командование Северного фронта срочно направило в состав 23-й армии 265-ю стрелковую дивизию, которой было приказано закрыть образовавшуюся брешь. (Этот абзац в книге отмечен на полях галочками, как слева, так и справа).

10 августа командование 23-й армии предприняло попытку контрударом разгромить группировку противника, прорвавшуюся в район юго-восточнее Хитола. Действия наших войск успеха не имели, что объяснялось прежде всего значительным превосходством врага в силах и средствах. Трём стрелковым дивизиям 23-й армии, понёсшим в предшествовавших боях большие потери, испытывавшим недостаток боеприпасов и продовольствия и не имевшим соприкосновения с соседями, противостояли четыре полнокровные дивизии финнов.

Отразив 10 августа контрудар наших войск в районе Хитола, противник 11 августа возобновил наступление на всём фронте 23-й армии.

Основные усилия своих войск финское командование сосредоточило в юго-западном направлении с целью выйти к р. Вуокси, форсировать её и в последующем нанести удар во фланг и тыл выборгской группировки 23-й армии. 15 августа финны, сломив упорное сопротивление 115-й стрелковой дивизии 23-й армии, вышли к р. Вуокси и форсировали её в районе восточнее Выборга. Над выборгской группировкой советских войск нависла угроза окружения.

Из-за отсутствия резервов Главком войск Северо-западного направления и командующий Северным фронтом не могли помочь 23-й армии. Учитывая это, Ставка 20 августа приказала Северному фронту отвести войска 23-й армии на более выгодный рубеж – оз. Пюхе-ярви, южный берег оз. Вуокси-ярви, правый берег р. Вуокси, севернее Выборга.

Выборгская группировка 23-й армии, взорвав фортификационные сооружения на государственной границе, начала отходить на рубеж севернее Выборга. Противник своевременно обнаружил отход наших войск и перешел в преследование. Между тем финские части, наступавшие от р. Вуокси в западном направлении, 23 августа находились уже в 12 км от Выборга. 26 августа противник в районе южнее Выборга высадил десант силой до пехотного батальона и перерезал приморскую железную дорогу и шоссе. В результате выборгская группировка наших войск была обойдена с юга и юго-востока.

В этих условиях Военный совет Ленинградского фронта по указанию Ставки 28 августа разрешил командующему 23-й армии отвести выборгскую группировку на рубеж северное побережье оз. Муолан-ярви, Роккала, проходивший по бывшей линии Маннергейма. Войскам ставилась задача прочно закрепиться на этом рубеже и остановить наступление противника.

Но произошедшие события помешали осуществить это решение. Противник перерезал все пути отхода наших войск на юг. 43, 115, и 123-я стрелковые дивизии оказались в окружении. Разрозненными группами без материальной части окружённые войска по собственной инициативе пробивались на юг, в район Койвисто. В центральной части Карельского перешейка 23-я армия также не смогла задержать наступление финнов и отходила в юго-восточном направлении. 29 августа враг занял Выборг и Кивеннапа, 30 августа – Райвола, а 31 августа – Терийоки. Под натиском противника отступление 23-й армии превратилось в беспорядочный отход, во время которого части и соединения потеряли почти всё оружие, боевую технику и понесли тяжёлые потери в личном составе. (Этот абзац в книге отмечен на полях вертикальной чертой и галочками).

1 сентября Военный совет Ленинградского фронта принял решение отвести войска 23-й армии на рубеж Карельского укреплённого района, проходившего по линии государственной границы 1939 г. Ставка утвердила это решение. На этом рубеже 23-й армии предстояло остановить наступление противника. (Этот абзац отмечен вертикальной чертой на полях).

Выполняя приказ, войска 23-й армии к исходу 1 сентября заняли оборону на рубеже Карельского укреплённого района. Выборгская группировка (43, 115 и 123-я стрелковые дивизии), насчитывавшая до 12 тыс. человек, пробилась в район Койвисто, оттуда на кораблях и баржах была перевезена в Ленинград. (стр. 85-88).

2.10) ЛУКНИЦКИЙ ПАВЕЛ НИКОЛАЕВИЧ *ЛЕНИНГРАД ДЕЙСТВУЕТ…* ФРОНТОВОЙ ДНЕВНИК, М.: СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ, 1971.

В этой книге полковник Андреев упоминается два раза. Первый раз в связи с обороной Сестрорецка, как зам. командующего 23-й армии (зам. по охране тыла армии. В.А.), а второй раз при описании боёв на «Невском пятачке». Первый отрывок есть расширенный вариант текста, содержащегося в книге Андрея Матвеевича на стр. 27,28. Второй отрывок интересен тем, что его дополняет рассказ одного из бойцов, сражавшегося на «Пятачке», и попавшего в плен.

* * * * *

«Военная литература«: militera.lib.ru

Книга на сайте: militera.lib.ru/db/luknitsky_pn/index.html

Иллюстрации: militera.lib.ru/db/luknitsky_pn/ill.html

Источник: Блокада Ленинграда (blokada.spb.ru)

Аннотация издательства: В годы Отечественной войны писатель Павел Лукницкий был специальным военным корреспондентом ТАСС по Ленинградскому и Волховскому фронтам. В течение всех девятисот дней блокады Ленинграда и до полного освобождения Ленинградской области от оккупантов, постоянно участвуя в жизни города-героя и во многих боевых операциях – сначала при активной обороне, а потом в наступлении, – писатель систематически, ежедневно вел подробные дневниковые записи, которые и составили ныне три книги эпопеи «Ленинград действует…». В них дана широкая картина гигантской битвы, жизни и быта героических защитников Ленинграда. Содержание эпопеи составляют только подлинные факты. Первая, вторая и третья книги дневника были изданы «Советским писателем» в 1961, 1964 и 1968 годах. Теперь они впервые издаются вместе.

 

Во второй половине августа части нашей армии попали в окружение под Выборгом. И в то время, когда балтийские моряки, пограничники, оставленные для заслона подразделения армии в самом Выборге и на островах Выборгского залива дрались, проявляя поразительную стойкость (остатки их были эвакуированы на кораблях в Кронштадт и Ленинград 1 сентября), другие, прикрываемые ими части, уничтожив по приказу командования свою технику, стали выходить из окружения мелкими группами. И вдоль всего побережья Финского залива, вдоль Приморского шоссе, по густым лесам и болотам, меж озер, наперерез рекам, началось безрадостное отступление. Оно остановлено только два-три дня назад…

Отдельные окруженные врагом группы, подразделения и гарнизоны приморских укреплений, защищаясь, стояли насмерть и погибали до единого человека. Другие группы, изолированные, потерявшие ориентировку и связь в дремучих лесах, оказывались деморализованными. Но всюду находились стойкие, инициативные люди, чаще всего коммунисты и комсомольцы, которые организовывали сопротивление, ободряли, объединяли упавших духом, выводили и до сих пор выводят их к линии старой границы, где вдоль реки Сестры Ленинград ограждается с севера главным рубежом – прежним укрепрайоном.

В конце августа было два-три критических дня, когда, почти не встречая отпора, враг мог прорваться через этот рубеж к Ленинграду.

В эти страшные дни 30-31 августа решающую роль сыграли мелкие, самостоятельно действовавшие подразделения, задержавшие врага до подхода к Сестрорецку и Белоострову подкреплений, экстренно двинутых из Ленинграда, в частности балтийцев, которые были сняты с кораблей флота и спешно сформированы в отряды морской пехоты.

На Сестрорецком направлении важную роль сыграл истребительный отряд Осовского. Мне известно, что он в самый критический час оказался единственным, ставшим на пути вражеских передовых частей к Сестрорецку.

Танки под Сестрорецком

Расскажу об этом деле не с чужих слов, записанных мною в начале сентября, а со слов Л. И. Осовского, с которым мне удалось встретиться на передовой линии фронта только поздней осенью 1941 года в 3-м полку Кировской дивизии народного ополчения, занимавшем в ту пору уже надежно укрепленный рубеж в районе Курорта и Сестрорецка.

Анатолий Иванович Осовский родился в 1909 году, в городе Тотьма, Вологодской области, окончил шесть классов школы, в 1938 году вступил в партию. Перед войной служил в Териоках, руководил трестом кинофикации Карельского перешейка. Когда я встретился с ним в Курорте, он уже имел звание старшего лейтенанта. Вот его рассказ, записанный мною дословно.

«25 июня вступил в организованный здесь истребительный батальон. Сначала был командиром взвода, затем – политруком роты. Командиром отряда был Побивайло из школы по подготовке комсостава НКВД.

В первые дни работа в батальоне сводилась не только к тренировке бойцов и несению караульной и разведочной службы, но и к обучению людей, которые должны были быть призваны в РККА. Работали по двенадцать – тринадцать часов в день, с выходами в поле; выполняли одновременно боевые задачи – охраняли отдельные участки железной дороги, занимались поисками парашютистов. И, судя по тому, что на участках, охраняемых другими отрядами, бывали случаи диверсионных взрывов, а на нашем участке таких случаев не было, охрану несли хорошо. Так было до 22 августа.

22 августа я выпросился в партизанский отряд, был принят бойцом, но уже через три дня меня утвердили командиром отряда. Мы занялись экипировкой, подготовкой и изучением всего, что нам могло понадобиться, вплоть, например, до приемов джиу-джитсу.

31 августа отряд поступил в распоряжение 23-й армии, в тот же день получил задание выехать в Териоки, уточнить там обстановку и постараться проникнуть в тыл финнам. Если же это не удастся, то сделать базу за Кел-ломяками и действовать по указаниям разведотряда армии. Базу мы создали и первого сентября прибыли в Сестрорецк. Я явился с докладом к секретарю Сестрорецкого горкома партии и начальнику местного НКВД и, когда в моем присутствии было доложено разведчиками, что на Сестрорецк движется группа танков и пехоты противника, попросил разрешения выйти навстречу противнику и задержать его.

Мобилизовал одну автомашину и выехал с двадцатью шестью человеками. В двух километрах от Сестрорецка встретил нескольких бойцов, которые подтвердили, что в трех-четырех сотнях метров идут танки и пехота, да и мы слышали их стрельбу из орудий и пулеметов. Мы сошли с машины, рассыпались по сторонам дороги и расчлененным строем, выслав разведку, стали продвигаться вперед. Пройдя метров четыреста по леску, в местности «Таможня», между Оллила и Курортом, увидели стоящий на пригорке у дороги танк, который стрелял из орудия по нашему тылу и строчил из пулемета по обочине дороги.

Распределив людей вдоль дороги, я с бойцом Большаковым прополз метров пятьдесят вперед и залег на середине дороги, за оставленным здесь разбитым трактором. Затем, заметив лучшее прикрытие – небольшой песчаный ремонтный карьерчик у самой дороги, переполз туда. Меня не заметили, и, все время стреляя, танк очень медленно и осторожно приближался. Через несколько минут ко мне приполз боец Севрин:

- Без меня командир быть не может!..

Приблизительно минут через сорок танк пошел вперед быстрее. Когда он был метрах в двадцати от меня, я встряхнул противотанковую гранату и, едва танк приблизился еще метров на десять, выскочил и метнул ее под левую гусеницу. Раздался взрыв, танк с порванной гусеницей развернуло боком ко мне. Севрин подал мне вторую гранату, я швырнул ее, она упала у самого танка, порвала правую гусеницу и ведущие колеса. Это был танк Т-3, средний, германский. Кроме меня, по гранате бросили Большаков и Севрин. Но пулеметы танка продолжали бешеную стрельбу. Выглянув, я заметил, что люк танка открыт. Оказывается, в это время двое из экипажа танка пытались удрать. Один из них был убит выстрелом товарища Эхина, охранявшего нас метрах в пятидесяти. В открытый люк я бросил гранату РГД-33, после чего танк замолк и оказался окончательно выведенным из строя. Был я тогда, бросая гранаты, спокойнее, чем сейчас, – таков был азарт!..

В тот же момент на расстоянии около ста метров показался большой башенный танк, открывший стрельбу из пулемета по всей местности. Одновременно с правого фланга появился третий танк, средний, который тоже открыл стрельбу и пытался пойти в обход, но, наткнувшись на сырую, топкую местность (около реки Сестры), повернул обратно. По бокам от большого танка двигалась пехота – сорок – пятьдесят человек. Мы открыли огонь из винтовок, а Эхин – из имевшегося у него автомата. Движение врага приостановилось: мы боялись их, а они – нас, не зная, сколько нас здесь. Я тут же уполз к своим: нас набралось примерно человек сорок, так как с нами было человек пятнадцать примкнувших, из тех, что отступали и встретились с нами.

Противник остановился. Танк повел огонь из башни, а пехота – из винтовок. Но огонь противника не приносил нам ущерба, наша позиция на скате высотки оказалась удачной. В перестрелке мы провели более двух часов. Танк стал бить шрапнелью. Разрывы приходились у нас над головой. С правого и левого флангов у нас не было никого. И я, зная, что позади имеется место, где танки могут пройти только по двум дорогам, ибо кругом вода, решил отвести отряд. Вывел его в район Ржавой канавки, немедленно окопался и приготовился встретить врага.

Через несколько часов я был вызван к заместителю командующего 23-й армией, полковнику Андрееву, который сообщил радостную весть, что нашему отряду А. А. Жданов объявил благодарность и приказал держать занимаемый рубеж

3.10) А ВОТ ЧТО ПИШЕТ В СВОИХ ВОСПОМИНАНИЯХ И.М. АЙЗЕНШТАДТ.

По своему первому образованию Илья Моисеевич Айзенштадт был экономистом, но, как он сам мне рассказывал, в 30-е годы работать экономистом было опасно, и он получил второе образование – географическое. Он служил в оперативном отделе штаба 86-й дивизии и некоторое время исполнял обязанности адъютанта командира дивизии. В этом качестве он сопровождал полковника Андреева при всех его передвижениях по дивизии. В 1943 году во время боёв на Синявинских болотах был ранен в голову, упал и болотная вода попала в рану. Развилось воспаление мозга, и он стал инвалидом. Заболевание состояло в том, что у него часто возникали сильные головные боли и головокружения, особенно при движении. Но Илья Моисеевич сохранил память и ясность ума, он посвятил свою дальнейшую жизнь созданию истории 86-й дивизии, в первую очередь, её действий на Невском пятачке. Точнее говоря, не истории, поскольку он не использовал документов, а своих личных воспоминаний. И поскольку во время боёв на «Пятачке» И.М. Айзенштадт постоянно общался с командиром дивизии полковником Андреевым, он и стал главным героем этих мемуаров. Их машинописные копии хранятся в Музее истории Ленинграда. Существует их несколько вариантов, некоторые из них были посланы Андрею Матвеевичу. Выдержки из последнего варианта мы здесь и приводим.

* * * * *

В конце октября вместо полковника Дарьина командиром дивизии был назначен полковник Андреев А.М. Прибыв в расположение дивизии, наш новый командир немедленно в самом буквальном смысле этого слова, и притом днём, в опаснейшее для переправы время, переплыл на левый берег, на «Пятачок» и принял на себя всё управление жарким боем.

В его лице дивизия получила твёрдое и умелое, энергичное и по-настоящему смелое, инициативное руководство. К несчастью, в это время элемент внезапности нашего удара, если он и имелся ранее, был уже потерян. Оборона врага была оборудована, огневые средства сосредоточены и наша задача стала крайне трудна. Тем не менее, отважные и настойчивые действия 86-й сд именно с этого времени и развернулись широко.

Из первых же мер нового командира мне запомнилась весьма конфузливая для нашего штаба история. Полковник, изучая обстановку, естественно, сразу же потребовал показать ему на карте и на местности с наблюдательного пункта передний край противника. Тут-то и выяснилось, что мы довольно неопределённо представляем себе, где же он проходит, и что у штаба дивизии и у наших артиллеристов на сей счёт есть существенные расхождения. Я не присутствовал при этом, но думаю, что такое открытие, вместе с ещё некоторыми обстоятельствами вызвали быструю смену начальника штаба дивизии. Вместо майора Вершинина к нам прибыл на эту должность майор Я. Козлов и капитан Гусев был назначен начальником оперативного отделения вместо капитана Лепоринского.

Вскоре дивизия стала знаменита. Об «андреевцах» как нас стали называть и в печати и в разговорах, знали все на фронте и в городе, напряжённо прислушавшемуся к новостям со «своего» фронта.

Жалею, что не записывал многочисленные оригинальные военные выдумки и хитрости, найденные неистощимо инициативным полковником и осуществлённые с его обычной энергией и стремительным напором. Ниже кое-какие из них будут упомянуты, но многое, и, быть может, даже наиболее интересное, уже ускользнуло из памяти, да ведь я и не мог всё знать.

Командир дивизии решил отвлечь часть огня противника, который тот вёл с ГЭС против нашего 284-го СП. Нужно было отвлечь продвижение полка. (стр. 49-51).

 

«Полковник Андреев очень часто в течение суток, особенно ночью, связывался по телефону с командирами полков для непрерывной информации и в не меньшей степени для постоянного побуждения офицеров к напряжённому вниманию ко всему происходящему у противника. Он прекрасно понимал и учитывал опасность самоуспокоения, которое могло появиться среди офицеров дивизии на почве огромной усталости и на фоне временного относительного затишья боевых действий. Каждодневные личные обходы позиции по переднему краю, систематические посылки офицеров штаба по подразделениям, личные неутомимые наблюдения с оборудованных пунктов, а часто просто из траншей, были одним из его методов. Очень взыскательный и строгий командир, он неуклонно требовал соблюдения уставного воинского порядка солдатами и офицерами без скидок на фронтовые трудности, а, наоборот, с полным учётом того, что этот порядок нужен именно для боя. Полковник частенько проверял даже чистоту белья у встречных бойцов, контролируя таким образом и хозяйственную и санитарную службы сразу. Он и сам всегда был образцом такого внешнего и внутреннего порядка, столь нужного для укрепления общей дисциплины.

Другим неизменным правилом полковника Андреева была постоянная и в тех условиях особенно важная борьба за получение бойцом всего отпущенного ему продовольствия. Голодная блокада сильно урезывала этот паёк. Тем важнее было доведение его полностью до передовой траншеи без «усушки и утруски». Командир сам подавал пример соблюдения норм, лично для себя не допуская никакого перерасхода, и требовал того же от всех старших офицеров соединения.

О чём только не приходилось заботиться командиру дивизии! Полковник частенько проверял даже чистоту белья у встречных бойцов, контролируя таким образом и хозяйственную и санитарную службу сразу.

Велась им также постоянная борьба за «водочный режим». Выдачу очень небольшого количества водки всегда сопровождала некоторая опасность. Водка могла достаться не тому, кто мёрзнет на ветру в разбитом и развороченном снарядами окопе. Она могла быть распита где-нибудь раньше, не доходя по назначению, там, где не была положена и нужна, и где ясность сознания и твёрдость воли командиров так важна для боя, могущего разгореться в каждую секунду. Наш полковник жгуче ненавидел пьянство, как и всякую другую расхлябанность вообще, и преследовал его, невзирая на лица. (стр. 82-84).

 

На правом берегу было несколько удобных точек, с которых «Пятачок» открывался для обозрения целиком. Два из них находились на территории Бумкомбината. Наблюдательный пункт командира дивизии и командующего артиллерией был устроен в высоком башенном помещении. Оно находилось над паротурбиной комбината. Здесь же внизу, между фундаментами машин и котлов было и очень надёжное убежище, где отдыхали постоянные наблюдатели артиллеристы. Полковник Андреев, если он не находился на «Пятачке», чаще всего ходил именно сюда. «Прогулка» на этот НП была делом весьма рискованным, т.к. дойти до территории Бумкомбината можно было только по совершенно открытому месту. Увидев малейшее движение, враг бил сюда неотвязно. Не просматривавшийся вначале двор комбината находился под постоянным огнём миномётов и пушек. Падающие кирпичи разрушаемых день за днём фабричных стен ещё больше усиливали опасность, и двор постепенно открывался в сторону врага.

Так как с наблюдательного пункта, в целом очень удачного, всё же какие-то маленькие участки позиции не просматривались или были плохо видны, наш полковник необыкновенно быстро и ловко взбирался на какой-нибудь обломок стены. Оттуда он под новым углом и с другой точки видел поле боя. Так же внимательно рассматривал полковник позиции врага и из передней траншеи 169 сп, державшего в 1942 г. оборону по правому берегу напротив Арбузово, Анненское, у взорванного ж/д моста и т.д. Но от этой позиции было уже далеко до «Пятачка», он оставался за поворотом Невы.

Помню, как в один морозный ясный день полковник возвращался с Бумкомбината на свой командный пункт. Замечательно натренированный ходок, двигался он всегда очень быстро. Я был с ним и во всю работал ногами, чтобы не отстать. Зоркий вражеский наблюдатель заметил нас и открыл огонь из пулемётов. Спрятаться было негде, лечь не имело смысла, так как крепкий мороз всё равно заставил бы подняться. Но командиру дивизии, кроме того, ещё некогда. Ему нужно было спешить на командный пункт к людям, к телефонам, к донесениям, к приказам. Оставалось только следить, с каким удивительным хладнокровием продолжал свой путь полковник, не изменив шага, словно это были не пули, а какие-то назойливые оводы. Пулемётные «оводы» и в февральский мороз кусают крепко.

Я следовал за ним, стараясь изображать наружное спокойствие и равнодушие, которого на самом деле не испытывал. Идти под пулемётным огнём и при этом глазами отмеривать, сколько ещё осталось дороги до очередной маски местности, до остатка леса, редевшего с каждым днём, дело невесёлое, но я то ведь шёл за своим командиром, а полковник сам выбирал путь и время. Каждый понимает, что это не одно и то же. А сколько таких обходов полковник делал ежедневно и, вернувшись, как ни в чём ни бывало приступал к текущей работе. И очень скоро выяснялось, что за время наблюдений на переднем крае в частях родилась новая мысль, новая инициатива, которая тут же, без промедления превращалась в дело.

Сразу по возвращении полковника из обхода я с записями его замечаний являлся к начальнику штаба дивизии майору Козлову для информации обо всех замечаниях полковника и подготовки приказа. Но главные новые мысли и распоряжения командира дивизии я ещё не знал, он их сам диктовал майору, когда тот с наброском приказа являлся к нему. Таков был порядок, ускорявший работу.

Позволю себе тут же рассказать об одном случае. Однажды нач.хоз. штаба приобрёл в военторге отличные и красивые рукавицы и принёс их полковнику, вообще одетому очень легко, хотя стужа была очень сильная. Полковник стал их примерять. Увы, они были ему маловаты. В этот момент комиссар дивизии полковой комиссар Попков шутливо сказал:

- Какие у Вас генеральские рукавички.

- Что?! Генеральские? Генеральское мне всё впору!

Затрещала обновка, швы разошлись и руки вошли. Через несколько месяцев полковник в самом деле стал генерал-майором. В самом деле «всё было в пору».

 

Любопытная история произошла однажды зимней ночью. С переднего края 169 сп примерно против Арбузова, или чуть пониже его, был доставлен мальчик, перешедший по льду Невы со стороны противника. Ему было лет 15-16. Командир дивизии поручил мне опросить его. Парень прямо сказал, что послан немецким оберлейтенантом. Но зачем понадобилось этому мерзавцу посылать полуребёнка под пули, под миномётный огонь на минные поля, было неясно. Я старался всю беседу вести с ним в самом мягком и ласковом тоне, накормил его и полагал, что «перебежчик» сказал всё, что мог, но это ключа к разгадке мне не давало. Наши разведчики тоже не могли объяснить, в чём дело. Но когда я пошёл к командиру дивизии с докладом и признался в нашем общем недоумении (…»Эх, мудрецы»…), оказалось, что он всё понял ещё раньше и, как человек, у которого мысль сразу же порождает дело, уже дал соответствующее приказание в полк. Негодяй оберлейтенант попросту хотел в первую очередь таким чудовищным способом проверить состояние наших минных полей у кромки берега. Вот почему мальчик, такой худой и лёгкий, был ещё снабжён и вещевым мешком со всякими тяжестями и обут в большие солдатские башмаки. Полковник немедленно приказал усилить минные поля и боевое охранение по всей линии обороны и, особенно, в районе перехода невольного лазутчика. Не прошло много времени, не помню, в ту же ночь, или в следующую, и на наших минах действительно подорвался вражеский разведчик или диверсант. Таким образом, подлая фашистская затея использовать для разведки минных полей подростка, обратилась против них самих. Добавлю, что негодяй фашист требовал от бедного парня, чтобы тот, осмотрев наши места, вернулся бы обратно. Он пригрозил, что иначе расстреляет его мать. (стр.82-87).