Публикации с тегом: Пример

2.10) ЛУКНИЦКИЙ ПАВЕЛ НИКОЛАЕВИЧ *ЛЕНИНГРАД ДЕЙСТВУЕТ…* ФРОНТОВОЙ ДНЕВНИК, М.: СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ, 1971.

В этой книге полковник Андреев упоминается два раза. Первый раз в связи с обороной Сестрорецка, как зам. командующего 23-й армии (зам. по охране тыла армии. В.А.), а второй раз при описании боёв на «Невском пятачке». Первый отрывок есть расширенный вариант текста, содержащегося в книге Андрея Матвеевича на стр. 27,28. Второй отрывок интересен тем, что его дополняет рассказ одного из бойцов, сражавшегося на «Пятачке», и попавшего в плен.

* * * * *

«Военная литература«: militera.lib.ru

Книга на сайте: militera.lib.ru/db/luknitsky_pn/index.html

Иллюстрации: militera.lib.ru/db/luknitsky_pn/ill.html

Источник: Блокада Ленинграда (blokada.spb.ru)

Аннотация издательства: В годы Отечественной войны писатель Павел Лукницкий был специальным военным корреспондентом ТАСС по Ленинградскому и Волховскому фронтам. В течение всех девятисот дней блокады Ленинграда и до полного освобождения Ленинградской области от оккупантов, постоянно участвуя в жизни города-героя и во многих боевых операциях – сначала при активной обороне, а потом в наступлении, – писатель систематически, ежедневно вел подробные дневниковые записи, которые и составили ныне три книги эпопеи «Ленинград действует…». В них дана широкая картина гигантской битвы, жизни и быта героических защитников Ленинграда. Содержание эпопеи составляют только подлинные факты. Первая, вторая и третья книги дневника были изданы «Советским писателем» в 1961, 1964 и 1968 годах. Теперь они впервые издаются вместе.

 

Во второй половине августа части нашей армии попали в окружение под Выборгом. И в то время, когда балтийские моряки, пограничники, оставленные для заслона подразделения армии в самом Выборге и на островах Выборгского залива дрались, проявляя поразительную стойкость (остатки их были эвакуированы на кораблях в Кронштадт и Ленинград 1 сентября), другие, прикрываемые ими части, уничтожив по приказу командования свою технику, стали выходить из окружения мелкими группами. И вдоль всего побережья Финского залива, вдоль Приморского шоссе, по густым лесам и болотам, меж озер, наперерез рекам, началось безрадостное отступление. Оно остановлено только два-три дня назад…

Отдельные окруженные врагом группы, подразделения и гарнизоны приморских укреплений, защищаясь, стояли насмерть и погибали до единого человека. Другие группы, изолированные, потерявшие ориентировку и связь в дремучих лесах, оказывались деморализованными. Но всюду находились стойкие, инициативные люди, чаще всего коммунисты и комсомольцы, которые организовывали сопротивление, ободряли, объединяли упавших духом, выводили и до сих пор выводят их к линии старой границы, где вдоль реки Сестры Ленинград ограждается с севера главным рубежом – прежним укрепрайоном.

В конце августа было два-три критических дня, когда, почти не встречая отпора, враг мог прорваться через этот рубеж к Ленинграду.

В эти страшные дни 30-31 августа решающую роль сыграли мелкие, самостоятельно действовавшие подразделения, задержавшие врага до подхода к Сестрорецку и Белоострову подкреплений, экстренно двинутых из Ленинграда, в частности балтийцев, которые были сняты с кораблей флота и спешно сформированы в отряды морской пехоты.

На Сестрорецком направлении важную роль сыграл истребительный отряд Осовского. Мне известно, что он в самый критический час оказался единственным, ставшим на пути вражеских передовых частей к Сестрорецку.

Танки под Сестрорецком

Расскажу об этом деле не с чужих слов, записанных мною в начале сентября, а со слов Л. И. Осовского, с которым мне удалось встретиться на передовой линии фронта только поздней осенью 1941 года в 3-м полку Кировской дивизии народного ополчения, занимавшем в ту пору уже надежно укрепленный рубеж в районе Курорта и Сестрорецка.

Анатолий Иванович Осовский родился в 1909 году, в городе Тотьма, Вологодской области, окончил шесть классов школы, в 1938 году вступил в партию. Перед войной служил в Териоках, руководил трестом кинофикации Карельского перешейка. Когда я встретился с ним в Курорте, он уже имел звание старшего лейтенанта. Вот его рассказ, записанный мною дословно.

«25 июня вступил в организованный здесь истребительный батальон. Сначала был командиром взвода, затем – политруком роты. Командиром отряда был Побивайло из школы по подготовке комсостава НКВД.

В первые дни работа в батальоне сводилась не только к тренировке бойцов и несению караульной и разведочной службы, но и к обучению людей, которые должны были быть призваны в РККА. Работали по двенадцать – тринадцать часов в день, с выходами в поле; выполняли одновременно боевые задачи – охраняли отдельные участки железной дороги, занимались поисками парашютистов. И, судя по тому, что на участках, охраняемых другими отрядами, бывали случаи диверсионных взрывов, а на нашем участке таких случаев не было, охрану несли хорошо. Так было до 22 августа.

22 августа я выпросился в партизанский отряд, был принят бойцом, но уже через три дня меня утвердили командиром отряда. Мы занялись экипировкой, подготовкой и изучением всего, что нам могло понадобиться, вплоть, например, до приемов джиу-джитсу.

31 августа отряд поступил в распоряжение 23-й армии, в тот же день получил задание выехать в Териоки, уточнить там обстановку и постараться проникнуть в тыл финнам. Если же это не удастся, то сделать базу за Кел-ломяками и действовать по указаниям разведотряда армии. Базу мы создали и первого сентября прибыли в Сестрорецк. Я явился с докладом к секретарю Сестрорецкого горкома партии и начальнику местного НКВД и, когда в моем присутствии было доложено разведчиками, что на Сестрорецк движется группа танков и пехоты противника, попросил разрешения выйти навстречу противнику и задержать его.

Мобилизовал одну автомашину и выехал с двадцатью шестью человеками. В двух километрах от Сестрорецка встретил нескольких бойцов, которые подтвердили, что в трех-четырех сотнях метров идут танки и пехота, да и мы слышали их стрельбу из орудий и пулеметов. Мы сошли с машины, рассыпались по сторонам дороги и расчлененным строем, выслав разведку, стали продвигаться вперед. Пройдя метров четыреста по леску, в местности «Таможня», между Оллила и Курортом, увидели стоящий на пригорке у дороги танк, который стрелял из орудия по нашему тылу и строчил из пулемета по обочине дороги.

Распределив людей вдоль дороги, я с бойцом Большаковым прополз метров пятьдесят вперед и залег на середине дороги, за оставленным здесь разбитым трактором. Затем, заметив лучшее прикрытие – небольшой песчаный ремонтный карьерчик у самой дороги, переполз туда. Меня не заметили, и, все время стреляя, танк очень медленно и осторожно приближался. Через несколько минут ко мне приполз боец Севрин:

- Без меня командир быть не может!..

Приблизительно минут через сорок танк пошел вперед быстрее. Когда он был метрах в двадцати от меня, я встряхнул противотанковую гранату и, едва танк приблизился еще метров на десять, выскочил и метнул ее под левую гусеницу. Раздался взрыв, танк с порванной гусеницей развернуло боком ко мне. Севрин подал мне вторую гранату, я швырнул ее, она упала у самого танка, порвала правую гусеницу и ведущие колеса. Это был танк Т-3, средний, германский. Кроме меня, по гранате бросили Большаков и Севрин. Но пулеметы танка продолжали бешеную стрельбу. Выглянув, я заметил, что люк танка открыт. Оказывается, в это время двое из экипажа танка пытались удрать. Один из них был убит выстрелом товарища Эхина, охранявшего нас метрах в пятидесяти. В открытый люк я бросил гранату РГД-33, после чего танк замолк и оказался окончательно выведенным из строя. Был я тогда, бросая гранаты, спокойнее, чем сейчас, – таков был азарт!..

В тот же момент на расстоянии около ста метров показался большой башенный танк, открывший стрельбу из пулемета по всей местности. Одновременно с правого фланга появился третий танк, средний, который тоже открыл стрельбу и пытался пойти в обход, но, наткнувшись на сырую, топкую местность (около реки Сестры), повернул обратно. По бокам от большого танка двигалась пехота – сорок – пятьдесят человек. Мы открыли огонь из винтовок, а Эхин – из имевшегося у него автомата. Движение врага приостановилось: мы боялись их, а они – нас, не зная, сколько нас здесь. Я тут же уполз к своим: нас набралось примерно человек сорок, так как с нами было человек пятнадцать примкнувших, из тех, что отступали и встретились с нами.

Противник остановился. Танк повел огонь из башни, а пехота – из винтовок. Но огонь противника не приносил нам ущерба, наша позиция на скате высотки оказалась удачной. В перестрелке мы провели более двух часов. Танк стал бить шрапнелью. Разрывы приходились у нас над головой. С правого и левого флангов у нас не было никого. И я, зная, что позади имеется место, где танки могут пройти только по двум дорогам, ибо кругом вода, решил отвести отряд. Вывел его в район Ржавой канавки, немедленно окопался и приготовился встретить врага.

Через несколько часов я был вызван к заместителю командующего 23-й армией, полковнику Андрееву, который сообщил радостную весть, что нашему отряду А. А. Жданов объявил благодарность и приказал держать занимаемый рубеж

3.09) А. БЕЛОГОЛОВЦЕВ, *ЛЕГЕНДАРНЫЙ НЕВСКИЙ ПЛАЦДАРМ*, ПЕРМСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО, 1978.

Медсестра Ольга.

Книга имеет подзаголовок «Пермяки на защите Ленинграда», и посвящена, в основном, пермякам и другим уроженцам Урала, воевавшим под Ленинградом, в первую очередь на «Невском пятачке». Написано и про 330-й полк, про его последние дни. Она содержит воспоминания С.А. Блохина и А.М. Соколова, командира и начальника штаба этого полка. К сожалению, перепутаны инициалы Блохина: А.С. вместо С.А. Командир дивизии полковник Андреев упомянут в книге дважды. Один раз в воспоминаниях Сергея Алексеевича Блохина.

 

- Людей и пулемётов, – рассказывает С.А. Блохин, – было мало. Оставалось одно: расположить батальоны в линию. Часть окопов приходилось занимать трём-четырём бойцам с винтовками, чтобы иметь огневую связь. В некоторых местах отсутствовала даже зрительная связь.

Перед передним краем у нас не было никаких заграждений. Мы пытались заложить по линии фронта мины. Но это можно было сделать лишь незаметно для противника, а он и ночью просматривал весь район с помощью осветительных ракет. Каждый боец, замеченный фашистами, немедленно обстреливался из пулемётов трассирующими пулями. Второго эшелона в полку не было, его составляли штабные подразделения.

Полк вёл активную оборону. Перед командным пунктом вырыли окоп. Передвигаться по плацдарму можно было только ползком, а ночью – перебежками.

Мы многого не знали о противнике, поэтому командир дивизии полковник А.М. Андреев* приказал захватить «языка». Но ночные вылазки не увенчались успехом. Разведчиков обнаруживали и обстреливали из пулемётов. (Этот абзац отмечен на полях книги вертикальной чертой и галочками. К фамилии Андреев внизу страницы дана сноска – * А.М. Андреев ныне Герой Советского Союза, генерал-полковник в отставке.)

Командование продолжало настойчиво требовать «языка». Как выполнить приказ в столь сложных условиях?

Решили рыть подкоп. Наш план полковник одобрил. Копать начали от берега на правом фланге. Там за колючей проволокой находились неприятельские блиндажи и окоп с пулемётом. Рыли по ночам. Упорно долбили промёрзший грунт. Землю относили к берегу. На рытьё подкопа затратили примерно месяц. Когда доложили о готовности, стали думать, как выходить наверх. Ведь каждый квадратный сантиметр круглые сутки враг держит под неослабным наблюдением. Поэтому открывать люк нельзя: фашистские наблюдатели сразу засекут и обстреляют. Решили осуществить выход из подкопа путём взрыва. Так надёжнее, немцы подумают, что разорвался снаряд, не придадут значения.

Взорвали. Всё спокойно. Но когда разведчики выбежали из образовавшейся воронки, их обстреляли вражеские пулемёты. Выяснилось, что ошиблись в расчётах: не дорыли до проволоки несколько метров.

После этого случая фашисты стали следить за нашими позициями ещё настороженнее. В тот день они несколько раз атаковали передний край первого стрелкового батальона. Ничего не добившись, стали усиленно обстреливать командный пункт полка. Один снаряд разорвался у входа в землянку. От взрыва осел потолок, разрушился вход, погибло несколько человек. Люди какое-то время были оглушены. Первым пришёл в себя помощник начальника штаба старший лейтенант Делев. Вслед за ним выбрались остальные уцелевшие.

Трудно было с обеспечением бойцов боеприпасами и питанием. Иногда по несколько дней оставались без горячей пищи. Огня на «пятачке» разводить не было возможности: враг сразу засекал это место и подвергал ураганному обстрелу. Поэтому горячую пищу старались доставить с правого берега в термосах. Но это дорого нам обходилось. С наблюдательного пункта возле деревни Арбузово фашисты замечали и обстреливали даже одиночек. Для переброски гранат и патронов решили протянуть тросы с правого берега Невы на левый. С помощью такого троса кое-что удавалось по льду перетянуть на плацдарм. Но мешало большое количество ледяных торосов на поверхности реки.

Особенно трудно было доставлять продовольствие и всё остальное в первый батальон. Проползти туда невредимым удавалось далеко не каждому подносчику. Решили ночами рыть ход сообщения. Услышав стук кирок и лопат, гитлеровцы открывали огонь. Но солдаты продолжали работать. Тогда фашисты пускали в ход артиллерию и сравнивали траншеи с землёй.

Стали собирать трупы, которых на «пятачке» было много. Мёрзлые тела убитых врагов и погибших товарищей клали штабелями вдоль бровки. Враг вёл огонь по этим необычным штабелям, но разрушались они не сразу.

Тяжело было и тем бойцам, которые держали оборону в окопах. Противник был совсем рядом, он видел всё, что у нас делается, и не жалел боеприпасов, которых имел вдосталь. Мы исправляли разрушенные окопы по ночам. Это была изнурительная работа. Мёрзлая земля не поддавалась лопате, да и люди были сильно ослаблены бессонными ночами и голодом, наступившими морозами.

Строительного материала на левом берегу Невы не было. Поэтому землянок с перекрытием не делали. В окопах рыли ниши, в них укрывались от обстрелов, отдыхали, лёжа на холодной земле. Людей надо мыть. Было решено устроить на берегу, под кручей, землянку под баню. На правом берегу, в Невской Дубровке, нашли котёл, перетащили его через Неву. Пригодился.

Баню топили днём. Противник видел поднимающийся дым, открывал артиллерийский и миномётный огонь по берегу. Но баня, прикрываемая крутым берегом, была почти неуязвима.

А ночью, как ни светили ракеты, как ни плясали вокруг трассирующие разрывные пули, бойцы по очереди, группами добирались до столь желанной каждому бани. (стр. 122-124).

 

Это отрывок из воспоминаний Сергея Алексеевича Блохина. Целиком они, как я слышал, хранятся в музее «Пятачка» в доме культуры на Невской Дубровке.

Книга содержит также воспоминания майора Соколова А.М., начальника штаба 330-го полка, о последних днях «пятачка» и о том, как он раненый переплыл Неву в ледоход. Это, конечно, замечательный, героический эпизод, но, в отличие от записок Блохина, воспоминания Соколова много раз публиковались, они достаточно хорошо известны, и я их здесь не привожу. Тем более, что и Андрея Матвеевича в этот момент на Невской Дубровке уже не было. Приведу только самый конец, поскольку там упоминается Андрей Матвеевич, ошибочно, и поскольку они перекликаются с воспоминаниями И.М. Айзенштадта.

 

«Соколов преодолел несколько метров, потом попробовал встать на ноги, но тут же упал: силы иссякли, левая нога оказалась совершенно непослушной. До дороги, идущей по берегу у бумажного комбината, майор добрался ползком.

Заметив с вечера большое оживление на левом берегу, командир 86-й дивизии полковник А.М. Андреев выслал несколько офицеров на правый берег для наблюдения. В тот момент, когда Соколов выполз на дорогу, по ней проходил адъютант командира дивизии старший лейтенант И.М. Айзенштадт. Он-то и помог Александру Михайловичу добраться до штаба дивизии. (стр.135).

(К этому абзацу на полях книги Андрей Матвеевич поставил знак вопроса и написал: А.М. Андреев в этот период был зам. ком. 42 Армии в Пулково.). (Любопытно, что и эта поправка не совсем верна, на самом деле в этот период А.М. Андреев был заместителем командующего 23-й Армии на Карельском перешейке, с 8 апреля по 5 мая 1942 года. Заместителем командующего 42-й армии он был назначен только 6 мая 1942 года. А 86-й дивизией в этот момент командовал бывший зам. командира дивизии подполковник Дементьев И.И.)

3.10) А ВОТ ЧТО ПИШЕТ В СВОИХ ВОСПОМИНАНИЯХ И.М. АЙЗЕНШТАДТ.

По своему первому образованию Илья Моисеевич Айзенштадт был экономистом, но, как он сам мне рассказывал, в 30-е годы работать экономистом было опасно, и он получил второе образование – географическое. Он служил в оперативном отделе штаба 86-й дивизии и некоторое время исполнял обязанности адъютанта командира дивизии. В этом качестве он сопровождал полковника Андреева при всех его передвижениях по дивизии. В 1943 году во время боёв на Синявинских болотах был ранен в голову, упал и болотная вода попала в рану. Развилось воспаление мозга, и он стал инвалидом. Заболевание состояло в том, что у него часто возникали сильные головные боли и головокружения, особенно при движении. Но Илья Моисеевич сохранил память и ясность ума, он посвятил свою дальнейшую жизнь созданию истории 86-й дивизии, в первую очередь, её действий на Невском пятачке. Точнее говоря, не истории, поскольку он не использовал документов, а своих личных воспоминаний. И поскольку во время боёв на «Пятачке» И.М. Айзенштадт постоянно общался с командиром дивизии полковником Андреевым, он и стал главным героем этих мемуаров. Их машинописные копии хранятся в Музее истории Ленинграда. Существует их несколько вариантов, некоторые из них были посланы Андрею Матвеевичу. Выдержки из последнего варианта мы здесь и приводим.

* * * * *

В конце октября вместо полковника Дарьина командиром дивизии был назначен полковник Андреев А.М. Прибыв в расположение дивизии, наш новый командир немедленно в самом буквальном смысле этого слова, и притом днём, в опаснейшее для переправы время, переплыл на левый берег, на «Пятачок» и принял на себя всё управление жарким боем.

В его лице дивизия получила твёрдое и умелое, энергичное и по-настоящему смелое, инициативное руководство. К несчастью, в это время элемент внезапности нашего удара, если он и имелся ранее, был уже потерян. Оборона врага была оборудована, огневые средства сосредоточены и наша задача стала крайне трудна. Тем не менее, отважные и настойчивые действия 86-й сд именно с этого времени и развернулись широко.

Из первых же мер нового командира мне запомнилась весьма конфузливая для нашего штаба история. Полковник, изучая обстановку, естественно, сразу же потребовал показать ему на карте и на местности с наблюдательного пункта передний край противника. Тут-то и выяснилось, что мы довольно неопределённо представляем себе, где же он проходит, и что у штаба дивизии и у наших артиллеристов на сей счёт есть существенные расхождения. Я не присутствовал при этом, но думаю, что такое открытие, вместе с ещё некоторыми обстоятельствами вызвали быструю смену начальника штаба дивизии. Вместо майора Вершинина к нам прибыл на эту должность майор Я. Козлов и капитан Гусев был назначен начальником оперативного отделения вместо капитана Лепоринского.

Вскоре дивизия стала знаменита. Об «андреевцах» как нас стали называть и в печати и в разговорах, знали все на фронте и в городе, напряжённо прислушавшемуся к новостям со «своего» фронта.

Жалею, что не записывал многочисленные оригинальные военные выдумки и хитрости, найденные неистощимо инициативным полковником и осуществлённые с его обычной энергией и стремительным напором. Ниже кое-какие из них будут упомянуты, но многое, и, быть может, даже наиболее интересное, уже ускользнуло из памяти, да ведь я и не мог всё знать.

Командир дивизии решил отвлечь часть огня противника, который тот вёл с ГЭС против нашего 284-го СП. Нужно было отвлечь продвижение полка. (стр. 49-51).

 

«Полковник Андреев очень часто в течение суток, особенно ночью, связывался по телефону с командирами полков для непрерывной информации и в не меньшей степени для постоянного побуждения офицеров к напряжённому вниманию ко всему происходящему у противника. Он прекрасно понимал и учитывал опасность самоуспокоения, которое могло появиться среди офицеров дивизии на почве огромной усталости и на фоне временного относительного затишья боевых действий. Каждодневные личные обходы позиции по переднему краю, систематические посылки офицеров штаба по подразделениям, личные неутомимые наблюдения с оборудованных пунктов, а часто просто из траншей, были одним из его методов. Очень взыскательный и строгий командир, он неуклонно требовал соблюдения уставного воинского порядка солдатами и офицерами без скидок на фронтовые трудности, а, наоборот, с полным учётом того, что этот порядок нужен именно для боя. Полковник частенько проверял даже чистоту белья у встречных бойцов, контролируя таким образом и хозяйственную и санитарную службы сразу. Он и сам всегда был образцом такого внешнего и внутреннего порядка, столь нужного для укрепления общей дисциплины.

Другим неизменным правилом полковника Андреева была постоянная и в тех условиях особенно важная борьба за получение бойцом всего отпущенного ему продовольствия. Голодная блокада сильно урезывала этот паёк. Тем важнее было доведение его полностью до передовой траншеи без «усушки и утруски». Командир сам подавал пример соблюдения норм, лично для себя не допуская никакого перерасхода, и требовал того же от всех старших офицеров соединения.

О чём только не приходилось заботиться командиру дивизии! Полковник частенько проверял даже чистоту белья у встречных бойцов, контролируя таким образом и хозяйственную и санитарную службу сразу.

Велась им также постоянная борьба за «водочный режим». Выдачу очень небольшого количества водки всегда сопровождала некоторая опасность. Водка могла достаться не тому, кто мёрзнет на ветру в разбитом и развороченном снарядами окопе. Она могла быть распита где-нибудь раньше, не доходя по назначению, там, где не была положена и нужна, и где ясность сознания и твёрдость воли командиров так важна для боя, могущего разгореться в каждую секунду. Наш полковник жгуче ненавидел пьянство, как и всякую другую расхлябанность вообще, и преследовал его, невзирая на лица. (стр. 82-84).

 

На правом берегу было несколько удобных точек, с которых «Пятачок» открывался для обозрения целиком. Два из них находились на территории Бумкомбината. Наблюдательный пункт командира дивизии и командующего артиллерией был устроен в высоком башенном помещении. Оно находилось над паротурбиной комбината. Здесь же внизу, между фундаментами машин и котлов было и очень надёжное убежище, где отдыхали постоянные наблюдатели артиллеристы. Полковник Андреев, если он не находился на «Пятачке», чаще всего ходил именно сюда. «Прогулка» на этот НП была делом весьма рискованным, т.к. дойти до территории Бумкомбината можно было только по совершенно открытому месту. Увидев малейшее движение, враг бил сюда неотвязно. Не просматривавшийся вначале двор комбината находился под постоянным огнём миномётов и пушек. Падающие кирпичи разрушаемых день за днём фабричных стен ещё больше усиливали опасность, и двор постепенно открывался в сторону врага.

Так как с наблюдательного пункта, в целом очень удачного, всё же какие-то маленькие участки позиции не просматривались или были плохо видны, наш полковник необыкновенно быстро и ловко взбирался на какой-нибудь обломок стены. Оттуда он под новым углом и с другой точки видел поле боя. Так же внимательно рассматривал полковник позиции врага и из передней траншеи 169 сп, державшего в 1942 г. оборону по правому берегу напротив Арбузово, Анненское, у взорванного ж/д моста и т.д. Но от этой позиции было уже далеко до «Пятачка», он оставался за поворотом Невы.

Помню, как в один морозный ясный день полковник возвращался с Бумкомбината на свой командный пункт. Замечательно натренированный ходок, двигался он всегда очень быстро. Я был с ним и во всю работал ногами, чтобы не отстать. Зоркий вражеский наблюдатель заметил нас и открыл огонь из пулемётов. Спрятаться было негде, лечь не имело смысла, так как крепкий мороз всё равно заставил бы подняться. Но командиру дивизии, кроме того, ещё некогда. Ему нужно было спешить на командный пункт к людям, к телефонам, к донесениям, к приказам. Оставалось только следить, с каким удивительным хладнокровием продолжал свой путь полковник, не изменив шага, словно это были не пули, а какие-то назойливые оводы. Пулемётные «оводы» и в февральский мороз кусают крепко.

Я следовал за ним, стараясь изображать наружное спокойствие и равнодушие, которого на самом деле не испытывал. Идти под пулемётным огнём и при этом глазами отмеривать, сколько ещё осталось дороги до очередной маски местности, до остатка леса, редевшего с каждым днём, дело невесёлое, но я то ведь шёл за своим командиром, а полковник сам выбирал путь и время. Каждый понимает, что это не одно и то же. А сколько таких обходов полковник делал ежедневно и, вернувшись, как ни в чём ни бывало приступал к текущей работе. И очень скоро выяснялось, что за время наблюдений на переднем крае в частях родилась новая мысль, новая инициатива, которая тут же, без промедления превращалась в дело.

Сразу по возвращении полковника из обхода я с записями его замечаний являлся к начальнику штаба дивизии майору Козлову для информации обо всех замечаниях полковника и подготовки приказа. Но главные новые мысли и распоряжения командира дивизии я ещё не знал, он их сам диктовал майору, когда тот с наброском приказа являлся к нему. Таков был порядок, ускорявший работу.

Позволю себе тут же рассказать об одном случае. Однажды нач.хоз. штаба приобрёл в военторге отличные и красивые рукавицы и принёс их полковнику, вообще одетому очень легко, хотя стужа была очень сильная. Полковник стал их примерять. Увы, они были ему маловаты. В этот момент комиссар дивизии полковой комиссар Попков шутливо сказал:

- Какие у Вас генеральские рукавички.

- Что?! Генеральские? Генеральское мне всё впору!

Затрещала обновка, швы разошлись и руки вошли. Через несколько месяцев полковник в самом деле стал генерал-майором. В самом деле «всё было в пору».

 

Любопытная история произошла однажды зимней ночью. С переднего края 169 сп примерно против Арбузова, или чуть пониже его, был доставлен мальчик, перешедший по льду Невы со стороны противника. Ему было лет 15-16. Командир дивизии поручил мне опросить его. Парень прямо сказал, что послан немецким оберлейтенантом. Но зачем понадобилось этому мерзавцу посылать полуребёнка под пули, под миномётный огонь на минные поля, было неясно. Я старался всю беседу вести с ним в самом мягком и ласковом тоне, накормил его и полагал, что «перебежчик» сказал всё, что мог, но это ключа к разгадке мне не давало. Наши разведчики тоже не могли объяснить, в чём дело. Но когда я пошёл к командиру дивизии с докладом и признался в нашем общем недоумении (…»Эх, мудрецы»…), оказалось, что он всё понял ещё раньше и, как человек, у которого мысль сразу же порождает дело, уже дал соответствующее приказание в полк. Негодяй оберлейтенант попросту хотел в первую очередь таким чудовищным способом проверить состояние наших минных полей у кромки берега. Вот почему мальчик, такой худой и лёгкий, был ещё снабжён и вещевым мешком со всякими тяжестями и обут в большие солдатские башмаки. Полковник немедленно приказал усилить минные поля и боевое охранение по всей линии обороны и, особенно, в районе перехода невольного лазутчика. Не прошло много времени, не помню, в ту же ночь, или в следующую, и на наших минах действительно подорвался вражеский разведчик или диверсант. Таким образом, подлая фашистская затея использовать для разведки минных полей подростка, обратилась против них самих. Добавлю, что негодяй фашист требовал от бедного парня, чтобы тот, осмотрев наши места, вернулся бы обратно. Он пригрозил, что иначе расстреляет его мать. (стр.82-87).

3.14) *БИТВА ЗА ЛЕНИНГРАД*, 1941 – 1944, И.П. БАРБАШИН, А.И. КУЗНЕЦОВ, В.П. МОРОЗОВ, А.Д. ХАРИТОНОВ, Б.И. ЯКОВЛЕВ, ПОД РЕДАКЦИЕЙ С.П. ПЛАТОНОВА, ВОЕНИЗДАТ, 1964.

3.14) *БИТВА ЗА ЛЕНИНГРАД*, 1941 - 1944, И.П. БАРБАШИН, А.И. КУЗНЕЦОВ, В.П. МОРОЗОВ, А.Д. ХАРИТОНОВ, Б.И. ЯКОВЛЕВ, ПОД РЕДАКЦИЕЙ С.П. ПЛАТОНОВА, ВОЕНИЗДАТ, 1964.

Этот военно-исторический труд содержит много информации о боях на Карельском перешейке летом 1941 года. К сожалению, гораздо менее подробно освещены в нём события на Невском пятачке и почти ничего о Старо-Пановской операции. Андрей Матвеевич читал эту книгу и оставил на её полях свои пометки.

* * * * *

Наступательные действия войск 54-й армии и Невской оперативной группы в период с 10 по 26 сентября успеха не имели. Войскам Невской оперативной группы за это время удалось форсировать р. Неву и захватить незначительный плацдарм на её левом берегу в районе Московской Дубровки. (стр. 74).

 

Ставка Верховного Главнокомандования приказала Военному совету Ленинградского фронта подготовить и провести во второй половине октября наступательную операцию на синявинском направлении с целью деблокады Ленинграда.

Для проведения указанной операции Военный совет фронта создал так называемую оперативную группу восточного сектора фронта (265, 86, 20, 191 и 177-я стрелковые дивизии, 123-я и 124-я танковые бригады, 107-й отдельный танковый батальон), которой предстояло действовать во взаимодействии с Невской оперативной группой и 54-й армией. (стр. 103). (Этот абзац в книге отмечен галочками на полях).

Войскам, предназначенным для осуществления операции, Военный совет фронта боевым приказом от 17 октября 1941 г. поставил следующие задачи.

Оперативной группе приказывалось форсировать Неву на 5-километровом фронте на участке Пески, Невская Дубровка и, стремительно развивая удар на Синявино, во взаимодействии с войсками 54-й армии и Невской оперативной группы к исходу второго дня операции окружить и уничтожить шлиссельбургско-синявинскую группировку противника и восстановить сухопутное сообщение Ленинграда со страной. Невская оперативная группа, обороняясь на правом берегу Невы частями 1-й стрелковой дивизии и 11-й отдельной стрелковой бригады, должна была силами 115-й стрелковой дивизии и 4-й морской бригады наступать из района 1-й городок также в направлении Синявино.

Операцию по деблокаде Ленинграда предполагалось начать 20 октября. Всего к проведению операции привлекалось около 63 тыс. человек, 475 орудий всех калибров (без учёта артиллерии усиления и Краснознамённого Балтийского флота) и 97 танков, в том числе 59 танков КВ.

Противник в районе предстоящего наступления создал прочную оборону с большим количеством всевозможных инженерных сооружений. Левый берег Невы от Ивановского до Шлиссельбурга представлял собой сплошную полосу дерево-земляных укреплений с хорошо продуманной системой огня. Перед передним краем обороны и в глубине её на всех доступных участках противник поставил противотанковые и противопехотные минные поля. Всего противник на синявинском направлении имел примерно 54 тыс. человек и около 450 орудий всех калибров. Танков в этом районе у него не было.

Лесисто-болотистая местность создавала врагу выгодные условия для обороны и очень затрудняла действия наших войск.

Операция, как и планировалось, началась 20 октября, но осуществить её в полной мере не удалось, так как немецко-фашистские войска упредили войска Ленинградского фронта, 16 октября перейдя в наступление на тихвинском направлении. Поэтому Советское Верховное Главнокомандование было вынуждено значительную часть войск Ленинградского фронта, предназначавшиеся для действия на синявинском направлении, срочно перебросить на усиление 4-й армии. (стр. 103, 104, 106).

3.16) ПАТРОН (ЖУРНАЛ 30.10.2007)

Музей Невского пяточка.

В помещениях старинного здания, примыкающего к церкви на Шпалерной, отец Вячеслав Харинов хранит оружие, документы, амуницию, фляжки, ложки, котелки бойцов, защищавших самое кровавое место на земле – Невский пятачок. Средняя продолжительность жизни человека на нем была сутки и еще половинка.

Невский пятачок – клочок земли площадью 2 километра вдоль Невы и на 800 метров вглубь берега. Река в этом месте самая узкая. В сентябре 1941-го советские войска пытались отсюда прорвать только-только начавшуюся блокаду Ленинграда. Десант с правого – «нашего» берега – высадился на левый, но сумел захватить лишь полоску земли. После этого поселок Невская Дубровка на правом берегу превратился в накопитель: сюда с разных участков Ленинградского фронта непрерывно стекались полки, бригады, дивизии. Прямо под огнем сколачивались десантные батальоны и через кипящую от взрыва реку переправлялись на левый берег – удерживать любой ценой Невский пятачок.

Обратно мало кто возвращался. В день защитники плацдарма отражали по 12-16 атак противника. Непрерывно рвущиеся снаряды не оставили на нем ни травинки. Он полит кровью, усеян телами и перепахан взрывами так густо, что на протяжении шести десятков лет оттуда все достают и достают останки – и никак не могут злосчастный пятачок исчерпать.

- То, что мы нашли на Невском пятачке, доказывает, что мы воевали не числом и не умением, а именно духом. Потому что все немецкое – лучше, вплоть до фонариков, – говорит отец Харинов, отпирая ключами стеклянные шкафчики, за которыми бережно разложены пробитые пулями и покореженные взрывами экспонаты. – Даже алкоголь у них был гораздо разнообразнее: ликеры, шампанское, бренди, пиво, шнапс, минеральная вода. Это все найдено на немецких позициях. А у нас имелась только водка.

- Зато было ее, говорят, немерено.

- Просто так вышло, что на Бадаевских складах, горевших в самом начале войны, пострадало все, кроме алкоголя. Не хватало оружия, не хватало еды, а вот водки было много. Некоторые журналисты, увидев у меня тут все эти чекушки и полушки, уцепились за сей факт и давай расписывать, что в окопах пили много, пили вкусно и вообще только и делали что пили. Да ничего подобного! Алкоголь был не для эйфории: им согревались и раны обеззараживали. Вот совсем крохотные, почти одеколонные бутылочки, найденные на Невском пятачке: на них графитом подписано – водка. Когда лежишь в жиже из грязи, другого способа обеззаразить рану нет. Не было водки – поливали раны клюквянкой, сладкой настойкой.

Это реалии войны с драматическим подтекстом. Не хватало материала для оружия, поэтому использовали все, что было под рукой. Не было стали для противопехотных мин – их начали делать деревянными. Металлическую стружку закатывали в цементные оболочки и получали гранаты: оружие, конечно, смешное, но хоть какое-то. А вот, смотрите, уникальное оружие: бутылкомет и ампуломет. Стреляет бутылками и стеклянными шарами, наполненными зажигательной смесью – фосфатом серы.

- Почему вы назвали все это «Неизвестная война»?

- Потому что, собирая эти экспонаты, открыл для себя много ранее неизвестного. Например, что советское командование крайне пренебрежительно относилось к советскому солдату. На совести Сталина, в частности, то, что с 1942 года были сняты с довольствия похоронные медальоны. А ведь это единственная возможность узнать имя погибшего, если его нашли не сразу. Красноармейские книжки сгнивают в земле за первые две недели, тогда как пластмассовые медальоны дожили до наших дней. И сейчас зачастую мы устанавливаем солдата лишь по подписанным ложкам и котелкам. Порой там бывают нацарапаны целые истории: как, например, вот на этой фляге.

Этот парнишка, Кровлин Володя, попал на Невский плацдарм в восемнадцать лет. И ему на день рождения бойцы в качестве подарка дали фляжку спирта. С гравировкой, по которой можно увидеть, что через реку Неву на лодках, на плотах, по тросовой переправе люди переправлялись – видите эти стрелки? – в сторону деревни, вот она изображена. Подписано 29 сентября 1941 года.

Такими же юнцами, как погибший Володя Кровлин, были курсанты из школы военных водителей, расположенной в Царском Селе. Именно оттуда в Невскую Дубровку привезли однажды целый батальон. Их встретил политрук Александр Васильевич Щуров. Он сказал: «Ребята, блокада прорвана, вы слышите – гремят пушки на Синявинских высотах, это добивают фашистов. Но на той стороне несколько групп немцев еще шныряют по кустам, надо переправиться и их добить. Оружия не даю, оружия там много. Еды у меня тоже нет – извините. Но есть водка. Вот вам по бутылке на брата, и еще ящик я ставлю в лодку, чтобы согреться могли по пути и победу отпраздновать. Ну давайте!»

И эти мальчишки, хлебнув водки вместо завтрака, с энтузиазмом начали переправляться. А немцы реку уже пристреляли. На середине Невы бедняги наверняка поняли, как их чудовищно обманули. И, высаживаясь на берег, уже сознавали весь ужас своего положения. Из 400 человек выжило человек десять, они и рассказали, что случилось.

- Зачем же вы фото Щурова храните здесь со всем уважением?

- Осуждать таких людей, как Щуров, наивно, это значит не понимать, что такое война. На совести каждого командира была гибель солдат. Щуров вначале командовал переправой на плацдарм и был вынужден находить слова, чтобы приободрить ребят, уходивших на тот берег и уже обреченных. Но, в конце концов, он ведь и сам оказался на этом пятачке…

Только через полвека, в 1991 году, поисковики раскопали блиндаж, где располагался штаб 330-го полка. Рядом с ними при раскопках стоял чудом уцелевший начальник штаба полка Александр Соколов – он сумел, будучи раненым, переплыть Неву между льдинами. За столько лет Соколов ничего не забыл и показывал – здесь должны быть мои сапоги, которые я оставил 26 апреля 1942 года, здесь должна быть печатная машинка, здесь должна висеть карта… И все это было найдено.

Но главное – в блиндаже были обнаружены 11 тел. Немцы, приближаясь, забросали штаб гранатами, однако все эти люди были уже мертвы – они застрелились, чтобы не попасть в плен. Поисковики восстановили их истории и их последние минуты.

Вот на схеме лежит майор Аграчов Борис Моисеевич, начальник санслужбы батальона. У него была возлюбленная, Оля Будникова, единственная девушка, которая ходила по траншеям не пригибаясь. Немцы в нее не стреляли, они любили ее за красоту. Ее папа, генерал Будников, погиб в августе 1941-го, и восемнадцатилетняя Оля добровольно ушла фельдшером на фронт, оказалась на пятачке. Там у нее была фронтовая любовь с майором Аграчовым. Уходя с пятачка, она подарила ему пистолетик системы «шмайсер», малюсенький такой, дамский, подарок отца. Сказала Аграчову – будут подходить немцы, станешь отстреливаться. Он сказал: ну знаешь, Оленька, это же бесполезное оружие, с такого можно только застрелиться. Пистолетик этот нашли возле майора Аграчова – он из него застрелился. В руке его лежала коробочка с запиской: «Оленька, прощай. Мы больше с тобой никогда не увидимся». Оля осталась жива и замуж не вышла.

- А что значит «уходя с пятачка» – оттуда ведь никто не мог уйти.

- Плацдарм продержался с сентября до конца апреля. За это время на нем было уничтожено несколько составов полка. Когда уже стало ясно, что пятачку вот-вот конец, немцы позволили всем женщинам уйти. Это тоже та правда, о которой хочешь не хочешь надо говорить. Немцы не стреляли: они ждали, пока женщины сядут на плоты и лодки и переплывут на правую сторону. Пятачок погибал геройски – и немцы относились к его защитникам с уважением.

 

И вдруг поисковики обнаруживают среди командования пятачка, в блиндаже, одну женщину. Она лежала под столом, в черном морском бушлате, две длинные косы. Для нас так и осталось загадкой, кто она и почему не ушла с пятачка. Но явно ей принадлежал сохранившийся в блиндаже вот этот флакон духов «Красная Москва«.

А вот на этих нарах – командирское место – лежал принявший на себя командование комиссар Александр Васильевич Щуров. Он к тому времени уже получил многочисленные осколочные ранения в районе позвоночника. Людей под его началом оставалось совсем немного, человек 50. Они писали на простыне «Помогите», трясли этой простыней в сторону правого берега. Но правый берег ничего не мог сделать. Пятачок был обречен. А в районе 26-27 апреля вдруг звонок в блиндаж по прямому проводу. Звонит Жданов. Это вот считайте, как если бы сейчас сюда Путин позвонил. И говорит: «Товарищ Щуров, вам товарищ Сталин предлагает к 1 мая начать деблокаду Ленинграда, начать наступательные действия«. В ответ, как гласит фронтовая сводка, раздался мат. Жданову тут же подхалимы сказали: «Не волнуйтесь, товарищ Жданов, это просто немцы подсоединились к проводу, это их происки. Щуров не может так отвечать». Но отвечал именно Щуров – он лежал уже почти обездвиженный и только с помощью мата мог выразить, что он думает по поводу правого берега, который их фактически кинул. Там лежат наушники, вот через них он и послал Жданова.

Хотя в апреле 1942 года немцы выбили русских с Невского пятачка, в сентябре Красная армия туда вернулась и удерживала плацдарм уже до февраля 1943 года, когда он наконец соединился с коридором, проложенным Ленинградским и Волховским фронтами во время боев за прорыв блокады. Все это опять сопровождалось немыслимыми потерями, когда командиры правдами и неправдами посылали людей на смерть и сами гибли там же. 250 тысяч пало в битве за Невский пятачок. Это цена обороны Ленинграда и это, по мнению Жукова, цена в известном смысле операции под Москвой. А значит, от этого зависела и судьба Отечественной войны, а значит – и судьба Второй мировой.

Я не берусь никого судить. Я просто собираю то, что земля сама принимать порой не хочет и выталкивает на поверхность – составляю музей неизвестной войны.

 

Текст: Ирена Полторак Фото: Дмитрий Лычковский