Публикации с тегом: Мир

1.2) ГРАНИЦА НАКАНУНЕ ВОЙНЫ.

2) А.И. Чугунов, «Граница накануне войны«, Воениздат, 1985.

«Приказ Сестрорецкому отряду о возможном переходе границы был отдан 25 октября 1939 года. В нём не указывались день и час выполнения задания. Это было связано с надеждой на возможное мирное разрешение конфликта. И лишь 29 ноября командование пограничного отряда на совещании начальников и политруков подразделений отдало конкретные распоряжения о времени занятия исходного положения.

В соответствии с боевым приказом пограничные заставы 30 ноября к 7 часам заняли исходное положение и около 8 часов начали операцию по захвату важного объекта – железнодорожного моста через пограничную реку Сестра у станции Белоостров. Возглавил их начальник пограничного отряда майор А.М. Андреев.

Под покровом темноты воины-чекисты незаметно сблизились с финскими часовыми, охранявшими мост, забросали противника гранатами и перешли в атаку. Противник открыл по мосту оружейно-пулемётный огонь, но атака была настолько стремительной, что враг даже не смог привести в действие взрывное устройство.

Почти одновременно с занятием моста началась артиллерийская подготовка. В 8 часов 30 минут все пограничные заставы Сестрорецкого отряда перешли границу. Им противостоял 21 кордон, усиленный шестью егерскими батальонами. На каждом кордоне находилось по 20 – 40 солдат с пулемётами, а охрана границы и подступов к кордонам осуществлялась постами в составе нескольких человек с ручными пулемётами и со служебными собаками.

Пограничники действовали в сложных условиях. Глубина рыхлого снежного покрова достигала 40 см. По нему трудно было передвигаться даже на лыжах. Участок, где действовали подразделения Сестрорецкого пограничного отряда, был заминирован и во многих местах простреливался всеми видами огня. Всё это требовало чёткости, слаженных и решительных действий, высокой бдительности.

Продвинувшись на несколько километров в глубь вражеской территории, пограничники обнаружили тщательно замаскированное минное поле и под огнём противника приступили к его разминированию. Меткими пулемётными очередями группа финнов, прикрывавшая проход через минное поле, была ликвидирована. Вскоре пограничники ликвидировали ещё одну группу противника.

Продвижение пограничников в первый день военных действий было стремительным, при занятии вражеских кордонов заставы действовали самостоятельно. На семи из 17 пограничных застав противник оказал упорное сопротивление, однако, в короткий срок его передовые посты были либо ликвидированы, либо отошли. К полудню Сестрорецкий погранотряд овладел районами финских кордонов, однако, 8-й заставе у деревни Лепола пришлось вести упорный бой до позднего вечера 1 декабря 1940 г., после чего противник отступил». (стр. 22,23).

 

«16 июня 1941 года пограничный наряд обнаружил двух вооружённых нарушителей границы. Пользуясь густым лесом и кустарником, лазутчики скрылись. Началось преследование, в розыск включились дополнительные силы. Операцию, которая продолжалась более суток, возглавил опытный пограничник полковник Андреев. Трижды, после короткой перестрелки, разведчикам удавалось скрыться в лесной чаще. В четвёртой перестрелке один из них был убит, другой, замаскировавшийся на дереве, ранен и захвачен живым». (стр. 60).

2. КАРЕЛЬСКИЙ ПЕРЕШЕЕК. 1941.

О боевых действиях на Карельском перешейке летом 1941 года Андрей Матвеевич вспоминал не много. И то, что он всё-таки рассказывал, носило характер, скорее, бытовых, нежели боевых эпизодов.

Первый из них относился к кануну войны, когда в субботу 22 июня к нему на границу приехал из Ленинграда его дядя, Николай Васильевич Лавренов, провести выходные на природе. Приехал и увидел, что в отряде какая-то суета, и всем не до него. А Андрей Матвеевич, увидев его, закричал, чтобы тот немедленно уезжал, потому что «…завтра начнётся война!», и Николай Васильевич срочно вернулся в Ленинград, на 5 минут забежал домой, собрал самое необходимое и тем же вечером выехал из города.

Война ещё не началась, а он уже выехал из Ленинграда! Андрей Матвеевич не питал никаких иллюзий относительно ближайшего будущего и чётко объяснил ему, что надо делать.

Уже в 60-е годы Николай Васильевич бывал у нас в Москве, и они с отцом со смехом вспоминали эту историю. Касаясь этого дня, 22 июня 1941 года, в своей книге Андрей Матвеевич пишет, что:

«21 июня 1941 года после совещания в моем служебном кабинете в городе Энсо вместе с заместителем начальница отряда по политчасти полковым комиссаром Зябликовым и начальником штаба отряда майором Окуневичем мы оценили сложившуюся обстановку и пришли к такому выводу:

а) немецко-финские войска завершают сосредоточение оперативной наступательной группировки. Наиболее вероятные направления основных ударов: Иматра, Хитола, Кексгольм; Лаппенранта, Выборг, то есть в полосе нашего 5-го пограничного Краснознаменного отряда. В полосе соседа справа: в направлении Лахденпохья, Сортавала;

б) противник наиболее вероятно перейдет в наступление в ближайшие часы;

в) нам известно, что по плану прикрытия на рубеж Энсо, река Вуокси предусматривается выдвижение частей 115-й стрелковой дивизии генерал-майора В. Ф. Конькова из 23-й армии.

Утром 21 июня 1941 года командование 115-й стрелковой дивизии проинформировало нас: «Мы имеем указание быть в полной боевой готовности в местах постоянной дислокации».

На основании этой оценки обстановки мною был отдан следующий приказ по отряду:

«1. Продолжать укреплять охрану и оборону Государственной границы Союза ССР, особо усилив охрану и взаимодействие с соседом справа в направлении Хитола, в районе города Энсо и на левом фланге в направлении Выборга.

2. Личным составом заставы, свободным от непосредственной службы на линии государственной границы, в ночь на 22 июня 1941 года занять и оборонять боевые позиции в районе заставы.

3. Управлению комендатур и маневренной группе занять запасные командные пункты и районы, особо обратив внимание на надежную, устойчивую связь и управление с заставами и пограничными нарядами по фронту и обходной связи с глубины.

4. Штаб пограничного отряда во главе с начальником штаба отряда майором Окуневичем из города Энсо в ночь на 22 июня 1941 года переместить в район запасного командного пункта юго-восточнее города Энсо, к 24.00 21 июня 1941 года [20] организовать связь и управление с комендатурами, заставами и частями Красной Армии, дислоцированными в полосе пограничного отряда, а также с округом и центром.

5. Я и полковой комиссар Зябликов с оперативной группой, со средствами связи с войсками, округом и центром остаемся на прежнем месте дислокации штаба пограничного отряда города Энсо.

6. В ночь на 22 июня 1941 года семьи военнослужащих (дети, старики) отвести в тыл, выделив для этого соответствующий автотранспорт».

Так готовились к началу войны в 5-м погранотряде. Одной из главных задач для командира отряда была своевременная эвакуация семей пограничников. И это совершенно понятно, не хватало ещё во время боя беспокоиться о женщинах и детях! Но не везде было так. С большим удивлением читал я о событиях в соседнем с 5-м 102-м пограничном отряде.

Сайт «Военная литература«: militera.lib.ru

Издание: Кисловский Ю. Г. От первого дня до последнего. – М.: Политиздат, 1988.

Книга на сайте: http://militera.lib.ru/h/kislovsky_jg/index.html

Книга одним файлом: http://militera.lib.ru/h/0/chm/kislovsky_jg.zip

 

 

А сейчас я хочу дать возможность читателю увидеть некоторые события лета 1941 года женскими глазами – глазами жены начальника 102-го пограничного отряда С. И. Донскова – Тамары Петровны. В своих воспоминаниях она рассказала о первых днях войны так:

«Поздним субботним вечером 21 июня я задремала на диване в ожидании мужа.

Проснулась от слабого шума в передней.

- Ты не спишь? – спросил Семен, входя в комнату. Он говорил шепотом, чтобы не разбудить сына. Игорь спал, раскинувшись поперек кроватки. Семен поправил на нем одеяльце. Разделся, лег. Видно было, что он очень расстроен. Но скоро усталость взяла свое, и он уснул. Я тоже прилегла.

Сколько я спала? Минуту? Час? Резко зазвонил телефон. Я подскочила к аппарату.

- Полковника срочно к телефону, – услышала я.

- Что там? – спросил муж и, не дожидаясь моего ответа, взял трубку.

- Полковник Донсков слушает.

Через несколько секунд сказал совершенно другим голосом – твердым, с незнакомыми мне жесткими нотками:

- Есть, будет исполнено. Пограничники выполнят свой долг.

- Что случилось? – спросила я, хотя сама уже все поняла…

- Война, Тамара.

В дверь постучали, вошел лейтенант Волков. [147]

- Товарищ полковник, хутор у развилки дорог горит. Слышна пулеметная стрельба.

- Сейчас идем, – ответил Семен.

Он быстро встал. Повернулся ко мне. Взгляд тревожный, сосредоточенный. Мысли его уже были где-то там, у развилки дорог, откуда слышались частые выстрелы.

Так началась война.

Сказать, что потекли дни, полные тревоги, опасения за судьбы людей, Родины, – значит ничего не сказать… Началась иная жизнь, в которой все было подчинено одному: не пропустить врага, стоять на границе насмерть, но не дать фашистам ступить на нашу землю.

Особенно запомнилось мне 1 июля – тот день, когда три истребителя противника типа «мессершмитт» с бреющего полета обстреляли пулеметным огнем здание штаба отряда и весь городок…

После обеда, кое-как накормив Игоря, я решила уложить его спать, потому что минувшая ночь была особенно беспокойной.

Послышался необычный гул моторов. Он быстро нарастал. Над домом проплыли самолеты с длинными хвостами, похожие на скорпионов.

- Чужие! – услышала я крик сержанта у пулемета.

Раздалась пулеметная очередь. Дрогнули стены, с этажерки посыпались книги. Разбилось окно в спальне, осколки зазвенели на асфальтовой дорожке.

Я не заметила, как в открытую дверь вошел пограничник. Он был без фуражки, правая рука повисла, из рукава гимнастерки капала кровь, оставляя темные пятна на полу.

- Тамара Петровна, перевяжите, пожалуйста.

Но сверху уже бежала соседка, жена лейтенанта Волкова, медсестра Нина, с санитарной сумкой через плечо.

- Сейчас, голубчик, перевяжу.

Она придвинула стул и, усадив бойца, стала разрезать рукав гимнастерки. Это был первый раненый.

У меня закружилась голова. Замелькали красные пятна в глазах. Я почувствовала, как пол уходит из-под ног, окно расплывается, но устояла, переборола себя и начала помогать Нине.

- Ну вот и все, – проговорила она, закончив перевязку. – Иди вон в те кусты. Сейчас позвоню, чтобы прислали машину. – И тут увидела Игоря. – Почему вы не уезжаете? Уезжайте сейчас же! Можно в Ярославль, к моей маме, – [148] сказала она так, как будто все, что творилось вокруг, было опасным только для меня и Игоря.

Она вышла, но быстро вернулась и протянула конверт.

- Не успела перевести маме деньги. Может быть, вы отдадите. Поезжайте к ней. Вам будет у нее хорошо.

Я машинально взяла конверт, хотела что-то ответить, но не успела: Нина уже ушла.

- Торопитесь же! – услышала я ее голос.

Снова послышалась стрельба где-то совсем рядом. Заработала артиллерия.

Я схватила сына на руки и выбежала в сад. Когда стрельба утихла, мы вернулись в дом, я стала собирать какие-то вещи, продукты. Посреди комнаты валялся кусок черепицы. Антенна радиоприемника упала, и длинный провод повис перед окном. В комнатах гулял сквозняк. Я бросала вещи в рюкзак, когда вошел Волков.

Я не сразу узнала его. В разорванной гимнастерке, запыленный. Лицо осунулось, поблекло.

- Как Семен Иванович?..

- Жив. Выехал на участок.

- Значит, нам можно оставаться?

- Вот вам письмо от полковника. Ночью приказал уехать на полуторке.

Он достал из кармана сложенный вчетверо листок и протянул мне. Я заметила, что у него дрожат пальцы.

- Коля, что случилось?

- Нину ранило.

- Опасно?

- Осколком в голову. Она без сознания…

Еще минуту назад, словно в каком-то полусне, я действовала полуавтоматически. Слова Волкова вернули мне ощущение действительности.

…Июльская ночь была серебристо-серая, похожая на день. Наша полуторка словно вынырнула из темного перелеска и помчалась по асфальтированной дороге на Кексголъм.

Молча миновали железнодорожный переезд, въехали в сосновый бор. Дорога до Ленинграда оказалась длиннее, чем раздумья о том, что было и что нас ожидает. С Семеном не простились. Волков наскоро перебросил за борт машины наши чемоданы и сказал, что нам повезло и мы сможем уехать вместе с задержанными, которых нужно доставить в Ленинград, остальные семьи собираются эвакуироваться [149] поездом.

В первые дни войны Андрей Матвеевич продолжал командовать 5-м, затем был назначен начальником охраны тыла 23-й армии. В его подчинение перешли и все погранчасти, действовавшие в полосе этой армии. Поскольку армия действовала неудачно, пограничникам, фактически, приходилось прикрывать её отход к линии старой границы. По мнению Андрея Матвеевича значительная доля ответственности за это лежит на командовании армии.

Собственно о боях на Карельском перешейке он почти не вспоминал. Запомнилось ему только пара эпизодов. Первый из них связан с обороной Сестрорецка. Вот, что он пишет об этом в своей книге.

В полдень 2 сентября 1941 года, когда штаб 23-й армии был перемещен в новый район юго-восточней реки Сестры, оперативный дежурный передал мне телефонограмму с приказом прибыть в Смольный, где размещались штаб и Военный совет Ленинградского фронта. Уже стемнело. Лунный свет едва пробивался сквозь крону соснового бора на дороги-просеки, по которым наша старенькая отрядная эмка медленно пробиралась к югу, к сожженной Кивеннане. Отсюда отчетливо стали слышны звуки боя. Решили вернуться и у Майнилы свернуть к Старому Белоострову с тем, чтобы по берегу реки кратчайшим путем выехать к Сестрорецку. [26]

Едва добрались до северо-восточной окраины города, как дорогу нам преградил патруль из нескольких человек в гражданской одежде с винтовками за плечами.

Открыв дверцу машины, сутуловатый рабочий, в нем я узнал одного из старейших мастеров сестрорецкого инструментального завода имени С. П. Воскова, вытянулся и громко отрапортовал:

- Сторожевая застава народного ополчения, товарищ полковник! Документы можете не предъявлять. Мы депутатов нашего горсовета в лицо знаем.

Я спросил, нет ли сведений о противнике.

- Фашисты уже на северной окраине, – сказал рабочий. – Только что уровцы и наши ополченцы отбили последнюю атаку.

Потребовалось минут пять, чтобы добраться до горкома партии. Город не спал. На улицах женщины, старики, дети строили оборонительные сооружения. Они проходили почти рядом с оградой завода, работавшего на полную мощь.

В горкоме партии встретили меня радушно. Секретарь горкома Алексей Иванович Баранов в двух словах объяснил обстановку: упредив наши части, отходящие на новые рубежи, враг овладел населенными пунктами Териоки, Куоккала, Раякоски, ворвался на северную окраину Сестрорецка. В городе наших войск нет, кроме небольших уровских подразделений. На защите города – ополченцы.

- Мы просим вас, Андрей Матвеевич, – сказал секретарь горкома, – помочь отбросить противника с северной окраины города и организовать оборону. В ваше распоряжение поступят отряды народного ополчения города, костяком которого являются рабочие завода.

Я ответил, что готов помочь организовать оборону, но имею приказание явиться в Смольный.

- Товарищ Жданов просил обращаться к нему с любыми вопросами днем и ночью, – ответил секретарь горкома. – Сейчас мы все уладим.

- Андрей Александрович! – подняв телефонную трубку, заговорил Баранов. – Обстановка в районе нашего города вам известна. У нас находится полковник Андрей Матвеевич Андреев. Он следует в распоряжение Военного совета фронта. В связи с тяжелой обстановкой, сложившейся в городе, городской комитет партии Сестрорецка просит Военный совет фронта поручить ему командовать отрядами народного ополчения города, очистить северную окраину города от противника, организовать его оборону.

После небольшой паузы трубка была передана мне. [27]

- Товарищ Андреев, – услышал я голос Жданова, – мы здесь обменялись мнениями с товарищем Ворошиловым. Военный совет Ленинградского фронта поручает вам временно вступить в командование отрядами народного ополчения города Сестрорецка. Помогите организовать оборону города. Завтра в Сестрорецк прибудет отдельный отряд моряков Балтийского флота. С их прибытием отправляйтесь в Смольный.

Получив приказание Военного совета фронта, я немедленно поехал вдоль реки Сестры в район, где Сестрорецк прикрывался с севера главным рубежом – старым укрепрайоном.

На окраине города я встретил ополченцев, которыми командовал Анатолий Иванович Осовский, член ВКП(б), перед войной руководивший в Териоках трестом кинофикации Карельского перешейка.

Осовский доложил, что, по сообщению разведчиков, на Сестрорецк движется колонна танков и пехоты противника.

- Мы организуем засаду, товарищ полковник, вот здесь, – показал Анатолий Иванович на карте.

Получив разрешение, Осовский усадил на грузовик 26 ополченцев и поехал навстречу врагу.

Ниже мы приведём отрывок из книги Лукницкого «Ленинград действует», относящийся к этим событиям.

Второй эпизод относился к моменту назначения полковника Андреева командиром 43-й стрелковой дивизии. Вот, что написано в книге.

«В приемной командующего войсками фронта меня долго не задержали. Широко раскрылась дверь, и я, печатая шаг, вошел в большой кабинет. Навстречу мне из-за длинного стола, примыкавшего к письменному, заваленного топографическими картами, поднялся Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов. Член Военного совета фронта А. А. Жданов, стоя у окна, наблюдал за моим представлением, а затем подошел и крепко пожал руку.

- Садитесь, – показал на ближайший к нему стул Андрей Александрович.

Маршал Ворошилов стоял рядом. Я поблагодарил за приглашение и тоже остался стоять.

- Товарищ Андреев, – очень спокойно сказал А. А. Жданов, – Военный совет фронта назначил вас командиром 43-й стрелковой Краснознаменной дивизии. Ее личный состав в основном составляют ленинградцы, закаленный рабочий народ. Среди них много коммунистов. Это одно из лучших, одно из самых боеспособных соединений фронта.

- Части дивизии, – продолжил К. Е. Ворошилов, жестом приглашая меня к расстеленной на столе карте, – после упорных и кровопролитных боев на Карельском перешейке северо-восточнее Выборга отошли в район Койвисто к Финскому заливу и на кораблях и баржах вывозятся в Ленинград. В данное время основные силы дивизии сосредоточены в городе, в красных казармах. Вам следует без промедления вступить в командование дивизией. К 4 часам утра к перрону Финляндского вокзала будут поданы железнодорожные эшелоны. Личный состав и материальную часть погрузить и отбыть в распоряжение командующего 23-й армией. К исходу дня по мере прибытия эшелонов занять оборону в районе Лемболовского озера. Задача: во взаимодействии с частями укрепленного района не допустить прорыва противника к Ленинграду. Задача вам ясна?

Задача ясна. Мне оставалось только поблагодарить за высокое доверие. Жданов и Ворошилов по очереди крепко обняли меня, пожелали боевых удач. От столь неожиданного внимания я совсем было растерялся и растрогался, не знал, что больше и сказать. Но здесь меня выручил Андрей Александрович. Взглянув на часы, он вдруг проговорил: [31]

- Уже за полночь, Климент Ефремович! Пора нам поужинать, да и Андрей Матвеевич подкрепится с нами перед дорогой. Подождите меня минутку… – Он прошел в свой кабинет и вернулся с небольшим черным мешочком, затянутым тесемкой. Точно такой мешочек я увидел и в руках Ворошилова.

«Что они в них хранят?» – разобрало меня любопытство.

В столовой все выяснилось. В Ленинграде на все продукты питания была введена жесткая карточная система. В черных мешочках Жданов и Ворошилов хранили выданные им на несколько дней вперед хлеб и галеты.

После весьма скромного ужина Андрей Александрович открыл свой мешочек и положил туда оставшийся на тарелке кусочек хлеба, а затем достал пачку галет и протянул ее мне.

- Вам на дорогу, Андрей Матвеевич, – сказал он с такой доброй улыбкой, что у меня и слов не нашлось, чтобы отказаться от неожиданного подарка. – Ведь на довольствие вы не сразу станете…

Это был еще один урок, полученный мною от Андрея Александровича Жданова. Прослужив долгие годы в армии, занимая высокие командные должности на фронте и в мирное время, я всегда старался, чтобы мой быт не был тайной для подчиненных. Такой подход к личной жизни, если она вообще есть у руководителя крупного масштаба, отметает все поводы для кривотолков и пересудов.»

Эта встреча произвела на Андрея Матвеевича большое впечатление, и он её часто вспоминал. Сейчас в Интернете возник небольшой спор по поводу её достоверности. Что де мол это всё придумали коммунистические идеологи и пропагандисты, что на самом деле такого не было и Жданов с Ворошиловым не носили сухари в мешочках.. Могу засвидетельствовать, что в книге эта история изложена именно так, как отец рассказывал её много раз в семейном кругу задолго до начала работы над книгой, и её правдивость не подлежит сомнению.

О самих боевых действиях 43-й дивизии Андрей Матвеевич никогда не вспоминал, ничего нам не встретилось и в литературе, но кое-что попалось в Интернете. Эти упоминания о действиях 43-й дивизии в сентябре 1941 года мы тоже здесь приводим.

О боевых действиях на Карельском перешейке летом 1941 года, с упоминанием имени А.М. Андреева, написано в сборнике «Пограничники» и в книге В.С. Конькова «Время далёкое и близкое». Без упоминания его имени – в книге А.И. Чугунова «Граница сражается» и в «Битве за Ленинград». С их помощью можно попытаться составить представление о том, с чем пришлось столкнуться Андрею Матвеевичу летом 1941 года. С книгой Конькова перекликается и книга адмирала Ю.А. Пантелеева «Морской фронт», в которой описана эвакуация частей 23-й армии с полуострова Койвисто.

Андрей Матвеевич ещё раз оказался на Карельском перешейке в апреле 1942 года, когда был назначен заместителем командующего 23-й армии. Активных боевых действий на этом участке фронта тогда не велось, и после полугода страшного напряжения «Невского пятачка» можно было немного перевести дух. С командующим армией генерал-лейтенантом А.И. Черепановым у Андрея Матвеевича хорошие отношения сложились ещё с 1941 года, и они сохранились на всю жизнь. Черепанов был известный в Красной Армии человек, можно даже сказать – легендарный! Он командовал одним из полков, которые в феврале 18-го года остановили немцев под Псковом и Нарвой. Андрей Матвеевич обладал чувством юмора и, хотя сам шутил редко, смешные моменты и ситуации подмечал и указывал на них. Так, например, с юмором он относился к моде, возникшей в 70-е годы среди военачальников, захораниваться на месте своей боевой славы. Первым, если не ошибаюсь, в их ряду был генерал-полковник М.С. Шумилов, командовавший под Сталинградом 65-й армией. Он умер в 1975 году и завещал похоронить себя на Мамаевом кургане, что и было сделано. За ним пошли другие. Черепанов тоже попросил, чтобы его похоронили там, где в феврале 18-го он принял первый бой.

«Черепанов, – смеясь, рассказывал Андрей Матвеевич, – написал письмо министру, сказал, что на том месте были два больших камня. Послали комиссию искать эти камни, искали – не нашли».

Никаких заметных событий в 23-й армии с Андреем Матвеевичем не происходило, так что он этот месяц иногда даже забывал упомянуть в своём послужном списке. Впрочем, одно важное событие произошло: на этой должности АМ стал генералом.

* * * * * *

 

2.01) Пограничные войска СССР. 1939 – июнь 1941, сборник документов и материалов, *Наука*, 1970.

2.02) А.И. Чугунов, *Граница накануне войны*, Воениздат, 1985.

2.03) А.И. Чугунов, *Граница сражается*, Воениздат, 1989.

2.04) *Пограничники*, Молодая гвардия, 1973.

2.05) И.Л. Бунич, **Гроза*. Кровавые игры диктаторов*, СПб.: Облик, 1997.

2.06) Ю.Г. Кисловский, *От первого дня до последнего*, Политиздат, 1988.

2.07) В.С. Коньков, *Время далёкое и близкое*, Воениздат, 1985.

2.08) Ю.А. Пантелеев, *Морской фронт*, Воениздат, Москва, 1965.

2.09) *Битва за Ленинград*, 1941 – 1944, И.П. Барбашин, А.И. Кузнецов, В.П. Морозов, А.Д. Харитонов, Б.И. Яковлев, под редакцией С.П. Платонова, Воениздат, 1964.

2.10) Лукницкий Павел Николаевич *Ленинград действует…* Фронтовой дневник, М.: Советский писатель, 1971.

2.11) *Краснознаменный приволжский*, Воениздат, 1984.

2.12) *Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов*, М., СПб., 2004.

2.08) Ю.А. ПАНТЕЛЕЕВ, *МОРСКОЙ ФРОНТ*, ВОЕНИЗДАТ, МОСКВА, 1965.

8) Ю.А. Пантелеев, «Морской фронт», Воениздат, Москва, 1965.

Адмирал Юрий Александрович Пантелеев в 1941 году был начальником штаба Балтийского флота. В августе 1941 года он руководил эвакуацией с полуострова Койвисто частей разгромленной на Карельском перешейке 23-й армии. Именно это место в его воспоминаниях представляет для нас интерес. Любопытно сравнить его с соответствующим местом из книги Конькова.

* * * * *

С рассветом 1 сентября корабли начали ставить мины в Копорском заливе, у острова Сескар, в районе Шепелевского маяка и у маяка Стирсудден. Я подписал документы на минные постановки и вышел в штабной садик глотнуть свежего воздуха. Но тотчас услышал возглас:

- Товарищ начальник штаба, вас срочно требует командующий флотом.

Вбегаю в ярко освещённый кабинет. Комфлота стоял, склонившись над сухопутной картой, разложенной на специальном столе в углу кабинета. Увидев меня, он сказал:

- Звонили из Смольного. В штабе фронта получены сведения, что отступавшие из под Выборга 115-я и 123-я стрелковые дивизии понесли большие потери, попали в окружение и почти без техники и оружия отдельными группами выходят на берег бухты Койвисто. Фашисты прижимают их к воде. Неизвестно положение частей, связь отсутствует. Командующий фронтом приказал собрать обе дивизии в Койвисто и срочно морем доставить их в Ленинград. Эта операция поручается вам.

Тут же с комфлота мы наметили план действий. В Койвисто надо было подать не менее шести-семи больших транспортов. Для непосредственного их охранения на переходе можно было использовать бронекатера и сторожевые катера шхерного отряда.

- На чём вы сами пойдёте? – спросил меня комфлота.

- На охотнике, – ответил я. – Фашистские самолёты за катерами не гоняются. Магнитные мины для деревянного корпуса охотника не страшны, а за плавающими минами будем смотреть. Надводного противника мы увидим раньше, чем он нас заметит. (стр.165-168).

 

Мы отшвартовались у пирса. Берег лежал перед нами пустынный и таинственный. Мы решили, что пехотинцы укрываются в лесу. Послали туда в двух направлениях матросов. Вскоре на пирсе объявилось несколько армейцев. Они оказались командирами рот разных полков и разных дивизий. Вид у них мрачный, лица измучены, голоса хриплые. Многие плохо слышат. Видно, крепко досталось товарищам. Спрашиваю:

- Раненых много?

- Много.

Я рассказал о цели нашего прихода сюда и приказал срочно разыскать кого-нибудь из командиров дивизий, подчеркнув, что дорога каждая минута. На берег прибыл командир одной из дивизий с остатками штаба и политотдела. Устал он не меньше других, но держался бодро. Подтянутый, строгий, он быстро вошёл в курс дела. Мы с ним составили план действий. Надо было прежде всего организовать прикрытие отхода, собрать наиболее боеспособные роты.

- У меня нет ни орудий, ни танков, – предупредил он.

- Ничего, у нас на кораблях стотридцатимиллиметровые пушки, поддержим.

Командир дивизии сразу же отдал нужные распоряжения. Вначале мы решили погрузить на суда около двух тысяч раненых. Затем подразделениями погрузятся бойцы. Комдив заявил, что он со своим штабом покинет пирс последним. В темноте пришёл первый транспорт и отшвартовался у пирса. Начали грузить раненых. Богданов своим громовым голосом объявил, что после раненых на суда будут приняты здоровые бойцы, но только те, которые сохранили своё оружие. Это предупреждение имело своё основание: мы заметили, что кое-кто из красноармейцев ходит безоружным. Послышались крики:

- Да! А где мне взять винтовку?

И тут же очень кстати прозвучал насмешливый ответ:

- А где ты оставил её, там и возьми!

Командиры быстро строили роты, по сигналу с пирса вели их к трапам. Погрузка шла организованно и быстро. Люди приободрились, послышались шутки. А в стороне сгрудились те, кто не сберёг своё оружие. Вид у них был подавленный и растерянный. Я подошёл к ним.

- Товарищ адмирал, мы же не по добру потеряли оружие. Мы же не виноваты, мы из боя.

Стало жалко ребят, и я уже собирался разрешить им посадку, как вдруг заметил, что они по одному, по два стали убегать в лес. Через некоторое время бойцы возвращались оттуда преображёнными. У каждого в руках автомат, у многих и заряженные диски! Молоденький солдат кинулся догонять свою роту, потрясая автоматом:

- Братцы, достал билет на пароход!

Транспорт уже полон. А где же второй? Ночью пришли и другие транспорты. Без задержек приняли людей и встали на рейде. С рассветом они снимались с якорей и уходили в Кронштадт. Я приказал встать к пирсу канонерским лодкам, они должны были принимать группу прикрытия. А тут причалы заполнили крестьяне из близлежащих деревень, уже занятых противником, их тоже надо было подобрать.

Оставив для страховки несколько катеров из бригады шхерных кораблей, мы тоже отдали швартовы. Катер рванулся в Кронштадт. Старпом пригласил нас в кают-компанию. Гостей пропустили вперёд, они с трудом узенький вертикальный трап.

- Товарищ адмирал! – воскликнул командир дивизии. – Да у вас тут как в мирное время… Мы не помним, когда нормально обедали, да и вообще горячей пищи давно не видели.

Вместе с ранеными и гражданским населением мы эвакуировали около 14 тысяч человек. Всех сняли с берега и доставили в Кронштадт. На глазах у наших моряков фашисты заняли опустевшее Койвисто.

3.16) ПАТРОН (ЖУРНАЛ 30.10.2007)

Музей Невского пяточка.

В помещениях старинного здания, примыкающего к церкви на Шпалерной, отец Вячеслав Харинов хранит оружие, документы, амуницию, фляжки, ложки, котелки бойцов, защищавших самое кровавое место на земле – Невский пятачок. Средняя продолжительность жизни человека на нем была сутки и еще половинка.

Невский пятачок – клочок земли площадью 2 километра вдоль Невы и на 800 метров вглубь берега. Река в этом месте самая узкая. В сентябре 1941-го советские войска пытались отсюда прорвать только-только начавшуюся блокаду Ленинграда. Десант с правого – «нашего» берега – высадился на левый, но сумел захватить лишь полоску земли. После этого поселок Невская Дубровка на правом берегу превратился в накопитель: сюда с разных участков Ленинградского фронта непрерывно стекались полки, бригады, дивизии. Прямо под огнем сколачивались десантные батальоны и через кипящую от взрыва реку переправлялись на левый берег – удерживать любой ценой Невский пятачок.

Обратно мало кто возвращался. В день защитники плацдарма отражали по 12-16 атак противника. Непрерывно рвущиеся снаряды не оставили на нем ни травинки. Он полит кровью, усеян телами и перепахан взрывами так густо, что на протяжении шести десятков лет оттуда все достают и достают останки – и никак не могут злосчастный пятачок исчерпать.

- То, что мы нашли на Невском пятачке, доказывает, что мы воевали не числом и не умением, а именно духом. Потому что все немецкое – лучше, вплоть до фонариков, – говорит отец Харинов, отпирая ключами стеклянные шкафчики, за которыми бережно разложены пробитые пулями и покореженные взрывами экспонаты. – Даже алкоголь у них был гораздо разнообразнее: ликеры, шампанское, бренди, пиво, шнапс, минеральная вода. Это все найдено на немецких позициях. А у нас имелась только водка.

- Зато было ее, говорят, немерено.

- Просто так вышло, что на Бадаевских складах, горевших в самом начале войны, пострадало все, кроме алкоголя. Не хватало оружия, не хватало еды, а вот водки было много. Некоторые журналисты, увидев у меня тут все эти чекушки и полушки, уцепились за сей факт и давай расписывать, что в окопах пили много, пили вкусно и вообще только и делали что пили. Да ничего подобного! Алкоголь был не для эйфории: им согревались и раны обеззараживали. Вот совсем крохотные, почти одеколонные бутылочки, найденные на Невском пятачке: на них графитом подписано – водка. Когда лежишь в жиже из грязи, другого способа обеззаразить рану нет. Не было водки – поливали раны клюквянкой, сладкой настойкой.

Это реалии войны с драматическим подтекстом. Не хватало материала для оружия, поэтому использовали все, что было под рукой. Не было стали для противопехотных мин – их начали делать деревянными. Металлическую стружку закатывали в цементные оболочки и получали гранаты: оружие, конечно, смешное, но хоть какое-то. А вот, смотрите, уникальное оружие: бутылкомет и ампуломет. Стреляет бутылками и стеклянными шарами, наполненными зажигательной смесью – фосфатом серы.

- Почему вы назвали все это «Неизвестная война»?

- Потому что, собирая эти экспонаты, открыл для себя много ранее неизвестного. Например, что советское командование крайне пренебрежительно относилось к советскому солдату. На совести Сталина, в частности, то, что с 1942 года были сняты с довольствия похоронные медальоны. А ведь это единственная возможность узнать имя погибшего, если его нашли не сразу. Красноармейские книжки сгнивают в земле за первые две недели, тогда как пластмассовые медальоны дожили до наших дней. И сейчас зачастую мы устанавливаем солдата лишь по подписанным ложкам и котелкам. Порой там бывают нацарапаны целые истории: как, например, вот на этой фляге.

Этот парнишка, Кровлин Володя, попал на Невский плацдарм в восемнадцать лет. И ему на день рождения бойцы в качестве подарка дали фляжку спирта. С гравировкой, по которой можно увидеть, что через реку Неву на лодках, на плотах, по тросовой переправе люди переправлялись – видите эти стрелки? – в сторону деревни, вот она изображена. Подписано 29 сентября 1941 года.

Такими же юнцами, как погибший Володя Кровлин, были курсанты из школы военных водителей, расположенной в Царском Селе. Именно оттуда в Невскую Дубровку привезли однажды целый батальон. Их встретил политрук Александр Васильевич Щуров. Он сказал: «Ребята, блокада прорвана, вы слышите – гремят пушки на Синявинских высотах, это добивают фашистов. Но на той стороне несколько групп немцев еще шныряют по кустам, надо переправиться и их добить. Оружия не даю, оружия там много. Еды у меня тоже нет – извините. Но есть водка. Вот вам по бутылке на брата, и еще ящик я ставлю в лодку, чтобы согреться могли по пути и победу отпраздновать. Ну давайте!»

И эти мальчишки, хлебнув водки вместо завтрака, с энтузиазмом начали переправляться. А немцы реку уже пристреляли. На середине Невы бедняги наверняка поняли, как их чудовищно обманули. И, высаживаясь на берег, уже сознавали весь ужас своего положения. Из 400 человек выжило человек десять, они и рассказали, что случилось.

- Зачем же вы фото Щурова храните здесь со всем уважением?

- Осуждать таких людей, как Щуров, наивно, это значит не понимать, что такое война. На совести каждого командира была гибель солдат. Щуров вначале командовал переправой на плацдарм и был вынужден находить слова, чтобы приободрить ребят, уходивших на тот берег и уже обреченных. Но, в конце концов, он ведь и сам оказался на этом пятачке…

Только через полвека, в 1991 году, поисковики раскопали блиндаж, где располагался штаб 330-го полка. Рядом с ними при раскопках стоял чудом уцелевший начальник штаба полка Александр Соколов – он сумел, будучи раненым, переплыть Неву между льдинами. За столько лет Соколов ничего не забыл и показывал – здесь должны быть мои сапоги, которые я оставил 26 апреля 1942 года, здесь должна быть печатная машинка, здесь должна висеть карта… И все это было найдено.

Но главное – в блиндаже были обнаружены 11 тел. Немцы, приближаясь, забросали штаб гранатами, однако все эти люди были уже мертвы – они застрелились, чтобы не попасть в плен. Поисковики восстановили их истории и их последние минуты.

Вот на схеме лежит майор Аграчов Борис Моисеевич, начальник санслужбы батальона. У него была возлюбленная, Оля Будникова, единственная девушка, которая ходила по траншеям не пригибаясь. Немцы в нее не стреляли, они любили ее за красоту. Ее папа, генерал Будников, погиб в августе 1941-го, и восемнадцатилетняя Оля добровольно ушла фельдшером на фронт, оказалась на пятачке. Там у нее была фронтовая любовь с майором Аграчовым. Уходя с пятачка, она подарила ему пистолетик системы «шмайсер», малюсенький такой, дамский, подарок отца. Сказала Аграчову – будут подходить немцы, станешь отстреливаться. Он сказал: ну знаешь, Оленька, это же бесполезное оружие, с такого можно только застрелиться. Пистолетик этот нашли возле майора Аграчова – он из него застрелился. В руке его лежала коробочка с запиской: «Оленька, прощай. Мы больше с тобой никогда не увидимся». Оля осталась жива и замуж не вышла.

- А что значит «уходя с пятачка» – оттуда ведь никто не мог уйти.

- Плацдарм продержался с сентября до конца апреля. За это время на нем было уничтожено несколько составов полка. Когда уже стало ясно, что пятачку вот-вот конец, немцы позволили всем женщинам уйти. Это тоже та правда, о которой хочешь не хочешь надо говорить. Немцы не стреляли: они ждали, пока женщины сядут на плоты и лодки и переплывут на правую сторону. Пятачок погибал геройски – и немцы относились к его защитникам с уважением.

 

И вдруг поисковики обнаруживают среди командования пятачка, в блиндаже, одну женщину. Она лежала под столом, в черном морском бушлате, две длинные косы. Для нас так и осталось загадкой, кто она и почему не ушла с пятачка. Но явно ей принадлежал сохранившийся в блиндаже вот этот флакон духов «Красная Москва«.

А вот на этих нарах – командирское место – лежал принявший на себя командование комиссар Александр Васильевич Щуров. Он к тому времени уже получил многочисленные осколочные ранения в районе позвоночника. Людей под его началом оставалось совсем немного, человек 50. Они писали на простыне «Помогите», трясли этой простыней в сторону правого берега. Но правый берег ничего не мог сделать. Пятачок был обречен. А в районе 26-27 апреля вдруг звонок в блиндаж по прямому проводу. Звонит Жданов. Это вот считайте, как если бы сейчас сюда Путин позвонил. И говорит: «Товарищ Щуров, вам товарищ Сталин предлагает к 1 мая начать деблокаду Ленинграда, начать наступательные действия«. В ответ, как гласит фронтовая сводка, раздался мат. Жданову тут же подхалимы сказали: «Не волнуйтесь, товарищ Жданов, это просто немцы подсоединились к проводу, это их происки. Щуров не может так отвечать». Но отвечал именно Щуров – он лежал уже почти обездвиженный и только с помощью мата мог выразить, что он думает по поводу правого берега, который их фактически кинул. Там лежат наушники, вот через них он и послал Жданова.

Хотя в апреле 1942 года немцы выбили русских с Невского пятачка, в сентябре Красная армия туда вернулась и удерживала плацдарм уже до февраля 1943 года, когда он наконец соединился с коридором, проложенным Ленинградским и Волховским фронтами во время боев за прорыв блокады. Все это опять сопровождалось немыслимыми потерями, когда командиры правдами и неправдами посылали людей на смерть и сами гибли там же. 250 тысяч пало в битве за Невский пятачок. Это цена обороны Ленинграда и это, по мнению Жукова, цена в известном смысле операции под Москвой. А значит, от этого зависела и судьба Отечественной войны, а значит – и судьба Второй мировой.

Я не берусь никого судить. Я просто собираю то, что земля сама принимать порой не хочет и выталкивает на поверхность – составляю музей неизвестной войны.

 

Текст: Ирена Полторак Фото: Дмитрий Лычковский