Генерал-полковник Андреев Андрей Матвеевич

В помещениях старинного здания, примыкающего к церкви на Шпалерной, отец Вячеслав Харинов хранит оружие, документы, амуницию, фляжки, ложки, котелки бойцов, защищавших самое кровавое место на земле – Невский пятачок. Средняя продолжительность жизни человека на нем была сутки и еще половинка.

Невский пятачок – клочок земли площадью 2 километра вдоль Невы и на 800 метров вглубь берега. Река в этом месте самая узкая. В сентябре 1941-го советские войска пытались отсюда прорвать только-только начавшуюся блокаду Ленинграда. Десант с правого – «нашего» берега – высадился на левый, но сумел захватить лишь полоску земли. После этого поселок Невская Дубровка на правом берегу превратился в накопитель: сюда с разных участков Ленинградского фронта непрерывно стекались полки, бригады, дивизии. Прямо под огнем сколачивались десантные батальоны и через кипящую от взрыва реку переправлялись на левый берег – удерживать любой ценой Невский пятачок.

Обратно мало кто возвращался. В день защитники плацдарма отражали по 12-16 атак противника. Непрерывно рвущиеся снаряды не оставили на нем ни травинки. Он полит кровью, усеян телами и перепахан взрывами так густо, что на протяжении шести десятков лет оттуда все достают и достают останки – и никак не могут злосчастный пятачок исчерпать.

- То, что мы нашли на Невском пятачке, доказывает, что мы воевали не числом и не умением, а именно духом. Потому что все немецкое – лучше, вплоть до фонариков, – говорит отец Харинов, отпирая ключами стеклянные шкафчики, за которыми бережно разложены пробитые пулями и покореженные взрывами экспонаты. – Даже алкоголь у них был гораздо разнообразнее: ликеры, шампанское, бренди, пиво, шнапс, минеральная вода. Это все найдено на немецких позициях. А у нас имелась только водка.

- Зато было ее, говорят, немерено.

- Просто так вышло, что на Бадаевских складах, горевших в самом начале войны, пострадало все, кроме алкоголя. Не хватало оружия, не хватало еды, а вот водки было много. Некоторые журналисты, увидев у меня тут все эти чекушки и полушки, уцепились за сей факт и давай расписывать, что в окопах пили много, пили вкусно и вообще только и делали что пили. Да ничего подобного! Алкоголь был не для эйфории: им согревались и раны обеззараживали. Вот совсем крохотные, почти одеколонные бутылочки, найденные на Невском пятачке: на них графитом подписано – водка. Когда лежишь в жиже из грязи, другого способа обеззаразить рану нет. Не было водки – поливали раны клюквянкой, сладкой настойкой.

Это реалии войны с драматическим подтекстом. Не хватало материала для оружия, поэтому использовали все, что было под рукой. Не было стали для противопехотных мин – их начали делать деревянными. Металлическую стружку закатывали в цементные оболочки и получали гранаты: оружие, конечно, смешное, но хоть какое-то. А вот, смотрите, уникальное оружие: бутылкомет и ампуломет. Стреляет бутылками и стеклянными шарами, наполненными зажигательной смесью – фосфатом серы.

- Почему вы назвали все это «Неизвестная война»?

- Потому что, собирая эти экспонаты, открыл для себя много ранее неизвестного. Например, что советское командование крайне пренебрежительно относилось к советскому солдату. На совести Сталина, в частности, то, что с 1942 года были сняты с довольствия похоронные медальоны. А ведь это единственная возможность узнать имя погибшего, если его нашли не сразу. Красноармейские книжки сгнивают в земле за первые две недели, тогда как пластмассовые медальоны дожили до наших дней. И сейчас зачастую мы устанавливаем солдата лишь по подписанным ложкам и котелкам. Порой там бывают нацарапаны целые истории: как, например, вот на этой фляге.

Этот парнишка, Кровлин Володя, попал на Невский плацдарм в восемнадцать лет. И ему на день рождения бойцы в качестве подарка дали фляжку спирта. С гравировкой, по которой можно увидеть, что через реку Неву на лодках, на плотах, по тросовой переправе люди переправлялись – видите эти стрелки? – в сторону деревни, вот она изображена. Подписано 29 сентября 1941 года.

Такими же юнцами, как погибший Володя Кровлин, были курсанты из школы военных водителей, расположенной в Царском Селе. Именно оттуда в Невскую Дубровку привезли однажды целый батальон. Их встретил политрук Александр Васильевич Щуров. Он сказал: «Ребята, блокада прорвана, вы слышите – гремят пушки на Синявинских высотах, это добивают фашистов. Но на той стороне несколько групп немцев еще шныряют по кустам, надо переправиться и их добить. Оружия не даю, оружия там много. Еды у меня тоже нет – извините. Но есть водка. Вот вам по бутылке на брата, и еще ящик я ставлю в лодку, чтобы согреться могли по пути и победу отпраздновать. Ну давайте!»

И эти мальчишки, хлебнув водки вместо завтрака, с энтузиазмом начали переправляться. А немцы реку уже пристреляли. На середине Невы бедняги наверняка поняли, как их чудовищно обманули. И, высаживаясь на берег, уже сознавали весь ужас своего положения. Из 400 человек выжило человек десять, они и рассказали, что случилось.

- Зачем же вы фото Щурова храните здесь со всем уважением?

- Осуждать таких людей, как Щуров, наивно, это значит не понимать, что такое война. На совести каждого командира была гибель солдат. Щуров вначале командовал переправой на плацдарм и был вынужден находить слова, чтобы приободрить ребят, уходивших на тот берег и уже обреченных. Но, в конце концов, он ведь и сам оказался на этом пятачке…

Только через полвека, в 1991 году, поисковики раскопали блиндаж, где располагался штаб 330-го полка. Рядом с ними при раскопках стоял чудом уцелевший начальник штаба полка Александр Соколов – он сумел, будучи раненым, переплыть Неву между льдинами. За столько лет Соколов ничего не забыл и показывал – здесь должны быть мои сапоги, которые я оставил 26 апреля 1942 года, здесь должна быть печатная машинка, здесь должна висеть карта… И все это было найдено.

Но главное – в блиндаже были обнаружены 11 тел. Немцы, приближаясь, забросали штаб гранатами, однако все эти люди были уже мертвы – они застрелились, чтобы не попасть в плен. Поисковики восстановили их истории и их последние минуты.

Вот на схеме лежит майор Аграчов Борис Моисеевич, начальник санслужбы батальона. У него была возлюбленная, Оля Будникова, единственная девушка, которая ходила по траншеям не пригибаясь. Немцы в нее не стреляли, они любили ее за красоту. Ее папа, генерал Будников, погиб в августе 1941-го, и восемнадцатилетняя Оля добровольно ушла фельдшером на фронт, оказалась на пятачке. Там у нее была фронтовая любовь с майором Аграчовым. Уходя с пятачка, она подарила ему пистолетик системы «шмайсер», малюсенький такой, дамский, подарок отца. Сказала Аграчову – будут подходить немцы, станешь отстреливаться. Он сказал: ну знаешь, Оленька, это же бесполезное оружие, с такого можно только застрелиться. Пистолетик этот нашли возле майора Аграчова – он из него застрелился. В руке его лежала коробочка с запиской: «Оленька, прощай. Мы больше с тобой никогда не увидимся». Оля осталась жива и замуж не вышла.

- А что значит «уходя с пятачка» – оттуда ведь никто не мог уйти.

- Плацдарм продержался с сентября до конца апреля. За это время на нем было уничтожено несколько составов полка. Когда уже стало ясно, что пятачку вот-вот конец, немцы позволили всем женщинам уйти. Это тоже та правда, о которой хочешь не хочешь надо говорить. Немцы не стреляли: они ждали, пока женщины сядут на плоты и лодки и переплывут на правую сторону. Пятачок погибал геройски – и немцы относились к его защитникам с уважением.

И вдруг поисковики обнаруживают среди командования пятачка, в блиндаже, одну женщину. Она лежала под столом, в черном морском бушлате, две длинные косы. Для нас так и осталось загадкой, кто она и почему не ушла с пятачка. Но явно ей принадлежал сохранившийся в блиндаже вот этот флакон духов «Красная Москва«.

А вот на этих нарах – командирское место – лежал принявший на себя командование комиссар Александр Васильевич Щуров. Он к тому времени уже получил многочисленные осколочные ранения в районе позвоночника. Людей под его началом оставалось совсем немного, человек 50. Они писали на простыне «Помогите», трясли этой простыней в сторону правого берега. Но правый берег ничего не мог сделать. Пятачок был обречен. А в районе 26-27 апреля вдруг звонок в блиндаж по прямому проводу. Звонит Жданов. Это вот считайте, как если бы сейчас сюда Путин позвонил. И говорит: «Товарищ Щуров, вам товарищ Сталин предлагает к 1 мая начать деблокаду Ленинграда, начать наступательные действия«. В ответ, как гласит фронтовая сводка, раздался мат. Жданову тут же подхалимы сказали: «Не волнуйтесь, товарищ Жданов, это просто немцы подсоединились к проводу, это их происки. Щуров не может так отвечать». Но отвечал именно Щуров – он лежал уже почти обездвиженный и только с помощью мата мог выразить, что он думает по поводу правого берега, который их фактически кинул. Там лежат наушники, вот через них он и послал Жданова.

Хотя в апреле 1942 года немцы выбили русских с Невского пятачка, в сентябре Красная армия туда вернулась и удерживала плацдарм уже до февраля 1943 года, когда он наконец соединился с коридором, проложенным Ленинградским и Волховским фронтами во время боев за прорыв блокады. Все это опять сопровождалось немыслимыми потерями, когда командиры правдами и неправдами посылали людей на смерть и сами гибли там же. 250 тысяч пало в битве за Невский пятачок. Это цена обороны Ленинграда и это, по мнению Жукова, цена в известном смысле операции под Москвой. А значит, от этого зависела и судьба Отечественной войны, а значит – и судьба Второй мировой.

Я не берусь никого судить. Я просто собираю то, что земля сама принимать порой не хочет и выталкивает на поверхность – составляю музей неизвестной войны.

Текст: Ирена Полторак Фото: Дмитрий Лычковский