Генерал-полковник Андреев Андрей Матвеевич

В этой книге полковник Андреев упоминается два раза. Первый раз в связи с обороной Сестрорецка, как зам. командующего 23-й армии (зам. по охране тыла армии. В.А.), а второй раз при описании боёв на «Невском пятачке». Первый отрывок есть расширенный вариант текста, содержащегося в книге Андрея Матвеевича на стр. 27,28. Второй отрывок интересен тем, что его дополняет рассказ одного из бойцов, сражавшегося на «Пятачке», и попавшего в плен.

«Военная литература«: militera.lib.ru

Книга на сайте: militera.lib.ru/db/luknitsky_pn/index.html

Иллюстрации: militera.lib.ru/db/luknitsky_pn/ill.html

Источник: Блокада Ленинграда (blokada.spb.ru)

Аннотация издательства: В годы Отечественной войны писатель Павел Лукницкий был специальным военным корреспондентом ТАСС по Ленинградскому и Волховскому фронтам. В течение всех девятисот дней блокады Ленинграда и до полного освобождения Ленинградской области от оккупантов, постоянно участвуя в жизни города-героя и во многих боевых операциях – сначала при активной обороне, а потом в наступлении, – писатель систематически, ежедневно вел подробные дневниковые записи, которые и составили ныне три книги эпопеи «Ленинград действует…». В них дана широкая картина гигантской битвы, жизни и быта героических защитников Ленинграда. Содержание эпопеи составляют только подлинные факты. Первая, вторая и третья книги дневника были изданы «Советским писателем» в 1961, 1964 и 1968 годах. Теперь они впервые издаются вместе.

Во второй половине августа части нашей армии попали в окружение под Выборгом. И в то время, когда балтийские моряки, пограничники, оставленные для заслона подразделения армии в самом Выборге и на островах Выборгского залива дрались, проявляя поразительную стойкость (остатки их были эвакуированы на кораблях в Кронштадт и Ленинград 1 сентября), другие, прикрываемые ими части, уничтожив по приказу командования свою технику, стали выходить из окружения мелкими группами. И вдоль всего побережья Финского залива, вдоль Приморского шоссе, по густым лесам и болотам, меж озер, наперерез рекам, началось безрадостное отступление. Оно остановлено только два-три дня назад…

Отдельные окруженные врагом группы, подразделения и гарнизоны приморских укреплений, защищаясь, стояли насмерть и погибали до единого человека. Другие группы, изолированные, потерявшие ориентировку и связь в дремучих лесах, оказывались деморализованными. Но всюду находились стойкие, инициативные люди, чаще всего коммунисты и комсомольцы, которые организовывали сопротивление, ободряли, объединяли упавших духом, выводили и до сих пор выводят их к линии старой границы, где вдоль реки Сестры Ленинград ограждается с севера главным рубежом – прежним укрепрайоном.

В конце августа было два-три критических дня, когда, почти не встречая отпора, враг мог прорваться через этот рубеж к Ленинграду.

В эти страшные дни 30-31 августа решающую роль сыграли мелкие, самостоятельно действовавшие подразделения, задержавшие врага до подхода к Сестрорецку и Белоострову подкреплений, экстренно двинутых из Ленинграда, в частности балтийцев, которые были сняты с кораблей флота и спешно сформированы в отряды морской пехоты.

На Сестрорецком направлении важную роль сыграл истребительный отряд Осовского. Мне известно, что он в самый критический час оказался единственным, ставшим на пути вражеских передовых частей к Сестрорецку.

Танки под Сестрорецком

Расскажу об этом деле не с чужих слов, записанных мною в начале сентября, а со слов Л. И. Осовского, с которым мне удалось встретиться на передовой линии фронта только поздней осенью 1941 года в 3-м полку Кировской дивизии народного ополчения, занимавшем в ту пору уже надежно укрепленный рубеж в районе Курорта и Сестрорецка.

Анатолий Иванович Осовский родился в 1909 году, в городе Тотьма, Вологодской области, окончил шесть классов школы, в 1938 году вступил в партию. Перед войной служил в Териоках, руководил трестом кинофикации Карельского перешейка. Когда я встретился с ним в Курорте, он уже имел звание старшего лейтенанта. Вот его рассказ, записанный мною дословно.

«25 июня вступил в организованный здесь истребительный батальон. Сначала был командиром взвода, затем – политруком роты. Командиром отряда был Побивайло из школы по подготовке комсостава НКВД.

В первые дни работа в батальоне сводилась не только к тренировке бойцов и несению караульной и разведочной службы, но и к обучению людей, которые должны были быть призваны в РККА. Работали по двенадцать – тринадцать часов в день, с выходами в поле; выполняли одновременно боевые задачи – охраняли отдельные участки железной дороги, занимались поисками парашютистов. И, судя по тому, что на участках, охраняемых другими отрядами, бывали случаи диверсионных взрывов, а на нашем участке таких случаев не было, охрану несли хорошо. Так было до 22 августа.

22 августа я выпросился в партизанский отряд, был принят бойцом, но уже через три дня меня утвердили командиром отряда. Мы занялись экипировкой, подготовкой и изучением всего, что нам могло понадобиться, вплоть, например, до приемов джиу-джитсу.

31 августа отряд поступил в распоряжение 23-й армии, в тот же день получил задание выехать в Териоки, уточнить там обстановку и постараться проникнуть в тыл финнам. Если же это не удастся, то сделать базу за Кел-ломяками и действовать по указаниям разведотряда армии. Базу мы создали и первого сентября прибыли в Сестрорецк. Я явился с докладом к секретарю Сестрорецкого горкома партии и начальнику местного НКВД и, когда в моем присутствии было доложено разведчиками, что на Сестрорецк движется группа танков и пехоты противника, попросил разрешения выйти навстречу противнику и задержать его.

Мобилизовал одну автомашину и выехал с двадцатью шестью человеками. В двух километрах от Сестрорецка встретил нескольких бойцов, которые подтвердили, что в трех-четырех сотнях метров идут танки и пехота, да и мы слышали их стрельбу из орудий и пулеметов. Мы сошли с машины, рассыпались по сторонам дороги и расчлененным строем, выслав разведку, стали продвигаться вперед. Пройдя метров четыреста по леску, в местности «Таможня», между Оллила и Курортом, увидели стоящий на пригорке у дороги танк, который стрелял из орудия по нашему тылу и строчил из пулемета по обочине дороги.

Распределив людей вдоль дороги, я с бойцом Большаковым прополз метров пятьдесят вперед и залег на середине дороги, за оставленным здесь разбитым трактором. Затем, заметив лучшее прикрытие – небольшой песчаный ремонтный карьерчик у самой дороги, переполз туда. Меня не заметили, и, все время стреляя, танк очень медленно и осторожно приближался. Через несколько минут ко мне приполз боец Севрин:

- Без меня командир быть не может!..

Приблизительно минут через сорок танк пошел вперед быстрее. Когда он был метрах в двадцати от меня, я встряхнул противотанковую гранату и, едва танк приблизился еще метров на десять, выскочил и метнул ее под левую гусеницу. Раздался взрыв, танк с порванной гусеницей развернуло боком ко мне. Севрин подал мне вторую гранату, я швырнул ее, она упала у самого танка, порвала правую гусеницу и ведущие колеса. Это был танк Т-3, средний, германский. Кроме меня, по гранате бросили Большаков и Севрин. Но пулеметы танка продолжали бешеную стрельбу. Выглянув, я заметил, что люк танка открыт. Оказывается, в это время двое из экипажа танка пытались удрать. Один из них был убит выстрелом товарища Эхина, охранявшего нас метрах в пятидесяти. В открытый люк я бросил гранату РГД-33, после чего танк замолк и оказался окончательно выведенным из строя. Был я тогда, бросая гранаты, спокойнее, чем сейчас, – таков был азарт!..

В тот же момент на расстоянии около ста метров показался большой башенный танк, открывший стрельбу из пулемета по всей местности. Одновременно с правого фланга появился третий танк, средний, который тоже открыл стрельбу и пытался пойти в обход, но, наткнувшись на сырую, топкую местность (около реки Сестры), повернул обратно. По бокам от большого танка двигалась пехота – сорок – пятьдесят человек. Мы открыли огонь из винтовок, а Эхин – из имевшегося у него автомата. Движение врага приостановилось: мы боялись их, а они – нас, не зная, сколько нас здесь. Я тут же уполз к своим: нас набралось примерно человек сорок, так как с нами было человек пятнадцать примкнувших, из тех, что отступали и встретились с нами.

Противник остановился. Танк повел огонь из башни, а пехота – из винтовок. Но огонь противника не приносил нам ущерба, наша позиция на скате высотки оказалась удачной. В перестрелке мы провели более двух часов. Танк стал бить шрапнелью. Разрывы приходились у нас над головой. С правого и левого флангов у нас не было никого. И я, зная, что позади имеется место, где танки могут пройти только по двум дорогам, ибо кругом вода, решил отвести отряд. Вывел его в район Ржавой канавки, немедленно окопался и приготовился встретить врага.

Через несколько часов я был вызван к заместителю командующего 23-й армией, полковнику Андрееву, который сообщил радостную весть, что нашему отряду А. А. Жданов объявил благодарность и приказал держать занимаемый рубеж.»

Сборник содержит воспоминания участников боёв на Невском пятачке, в том числе и ветеранов 86-й стрелковой дивизии.

* * * * *

«Наконец стали подходить подкрепления. 18 октября прибыла 265-я стрелковая дивизия полковника Г.К. Буховца. В период с 20 по 28 октября в состав НОГ вошли 86-я стрелковая дивизия и 20-я дивизия НКВД полковников А.М. Андреева и А.П. Иванова, а в первых числах ноября – 168-я стрелковая дивизия генерал-майора А.Л. Бондарева». (В.Ф. Коньков, стр. 94).

«На небольшом расстоянии друг от друга находились врытые в отвесный берег Невы блиндажи и землянки нескольких штабов стрелковых дивизий: 86-й – полковника А.М. Андреева, 168-й генерала А.Л. Бондарева, 115-й – полковника А.Ф. Машошина, 265-й полковника Г.К. Буховца и 20-й дивизии НКВД полковника А.П. Иванова», (С.Н. Борщёв, стр.159).

«24 октября в связи с назначением полковника А.А. Дарьина заместителем начальника штаба 55-й армии в командование нашей дивизией вступил полковник А.М. Андреев.

Гитлеровцы, просматривали с высокого железобетонного здания 8-ой ГЭС, с зольных горок, с насыпи узкоколейной железной дороги, из рощи Фигурной и со стороны Арбузова весь плацдарм вдоль и поперёк. Они пристреляли каждый метр земли пятачка, его переправ, и не жалели ни снарядов, ни мин. Чтобы снизить эффективность огневого воздействия противника во время предпринимаемых нами атак, командование дивизии решило удлинить траншеи на нейтральной полосе. Сапёры подвели траншеи к окопам гитлеровцев на расстояние 20 метров. Так метр за метром наши воины расширяли Невский пятачок. Немалая заслуга в этом была и нашего нового командира дивизии.

Многочисленные попытки захватить 8-ю ГЭС не принесли успеха из-за недостатка сил. Учитывая это, в конце ноября командование 86-й дивизии несколько изменило тактику. Полкам была поставлена задача – как можно больше истреблять гитлеровцев, ежедневно наносить урон живой силе врага.

Полковник Андрей Матвеевич Андреев всё время находился на пятачке. Переползая под огнём от воронки к воронке, он лично обследовал весь участок дивизии, побывал в полках и батальонах. Комдив охотно беседовал с командирами и политработниками, с рядовыми красноармейцами, живо интересуясь настроениями и думами воинов. Забота о подчинённых у него удачно сочеталась с высокой требовательностью. Блокада урезала полноценный паёк фронтовика. Андреев тщательно следил за тем, чтобы каждый боец получал все положенные ему продукты питания. А это было не так просто.

Первое время походные кухни находились по ту сторону Невы, на правобережье. Доставлять приготовленную горячую пищу на пятачок было делом необыкновенно рискованным и трудным. Нередко термосы вместе с лодками и людьми шли ко дну. Андреев решил походные кухни переправить на плацдарм. Их врыли в крутой берег, защитили бревенчатыми накатами. Теперь повара работали, можно сказать, в подлинно боевой обстановке, зато горячую пищу в окопах и блиндажах стали получать регулярно. Кстати, и остатки пищи в котлах более строго учитывались. Одним словом, для комдива не было мелочей, он вникал во все детали фронтового быта.

Бывший командир 169-го стрелкового полка, ныне генерал-майор в отставке Л.В. Яковлев вспоминает:

- Андреев ежедневно вызывал командиров полков на свой НП, чтобы заслушать их доклады и поставить им новую боевую задачу. Очень педантично он сообщал нам о предстоящих боевых действиях. Тут фигурировали артподготовка, бомбовые удары нашей авиации и другие средства уничтожения врага, включая, конечно, могучее русское «ура». На деле же – в бою – артподготовка выражалась всего несколькими выстрелами, налёты авиации производились всего одним-двумя нашими истребителями, появлявшимися в районе плацдарма, главным образом, с целью разведки. А мощного «ура» тоже не получалось, – ведь в полках всё меньше и меньше активных штыков. Мы удивлялись изобретательности и безграничному оптимизму полковника. А в общем, всё это помогало нам выдерживать тяжелейшие боевые испытания тех суровых дней войны«. (Н.С. Титуров, Н.П. Голубев, стр. 122-124).

«В конце ноября в 204-й стрелковый полк, которым я тогда командовал, заехал командир нашей 10-й стрелковой дивизии полковник И.Д. Романцов.

- Собирайся, командир, – сказал он.

- Куда, товарищ комдив?

- На левый берег… Будем сменять восемьдесят шестую…

Я собрался в один момент. Генерал-майор А.М. Андреев, командовавший 86-й дивизией, встретил И.Д. Романцова, комиссара нашей дивизии В.В. Сосновикова и меня приветливо. Он сообщил всё, что было известно о противнике, о характере боёв на пятачке, показал на карте расположение частей. К сожалению, на местности днём побывать было нельзя, а ночью ничего не увидишь. Так что наша рекогносцировка носила в основном теоретический характер«.

(С.Г. Драбкин, стр. 203).

С.Н. Борщёв во время боёв на «Невском пятачке» был начальником штаба 168-й дивизии.

На небольшом расстоянии друг от друга находились врытые в отвесный берег Невы блиндажи и землянки нескольких штабов стрелковых дивизий: 86-й – полковника А.М. Андреева, 168-й генерала А.Л. Бондарева, 115-й – полковника А.Ф. Машошина, 265-й полковника Г.К. Буховца и 20-й дивизии НКВД – полковника А.П. Иванова. Штабы дивизий обычно пользовались такой «роскошью», как коптилки. Но в полках, батальонах и ротах, в многочисленных рвах, воронках и «лисьих норах» люди жгли куски рассечённого осколками телефонного кабеля. Резина давала слабый свет. Лица людей были до того закопчены, что не всегда можно было узнать даже друга, если он молчал. (стр. 101).

А это отрывок из рукописи, который не вошёл в книгу.

[Машинопись. Многие страницы склеены из двух машинописных кусков.

Правка в основном синими чернилами, иногда красными. Изредка на полях заметки карандашом. Надписи на полях типа "оставить", "убрать", сделаны красным карандашом. Разделения текста на фрагменты - красным карандашом или красными чернилами.

Исправления пунктуации учтены. - А.Т.]

К вечеру 31 октября все наши/ саперные работы были закончены. И как раз вовремя. Утомленные многокилометровым маршем бойцы и командиры 260-го и 402-го полков стали располагаться в блиндажах на отдых.

Командующий армией генерал-лейтенант Шевалдин несколько раз звонил Бондареву по телефону – торопил, приказывал скорее переправить полки на «пятачок». Бондарев уверял командующего, что подготовка к форсированию Невы идет полным ходом. И хотя наши люди спали в блиндажах крепким сном (надо же хоть несколько часов отдохнуть после марша), но понтонеры действительно хлопотали на берегу, проверяя и подготавливая плавсредства: срочно ремонтировались пробитые осколками и пулями понтоны, паромы, днища лодок самого различного типа. Всеми работами руководили командир 41-го понтонного батальона старший лейтенант В.М.Клим и/ его начальник штаба воентехник первого ранга В.В.Воронов, и военком старший политрук Куткин. Усталые, голодные понтонеры работали на холодном ветру. В это же время другие бойцы, командиры и политработники 41-го понтонного батальона переправляли на «пятачок» пополнение для сражавшихся там дивизий. Когда я подошел к понтонерам и стал сетовать, что переправа затягивается, комбат В.М.Клим, вздохнув, проговорил:

- Мы переправили сегодня вчера/ на левый берег для Андреева и Иванова (86-я стрелковая дивизия и 20-я дивизия НКВД. С.Б.) больше полтысячи людей, да еще с десяток пушек, а ящиков с боеприпасами и медикаментами не сосчитать…

Сказал он это без злости и какого бы то ни было раздражения. Сказал просто и скромно. Я взглянул на худое озабоченное лицо комбата понтонеров и отошел в сторону.

Наконец, к ночи 1 ноября все плавсредства стояли наготове. Комдив приказал начинать переправу, соблюдая полную маскировку и все меры предосторожности.

. . . . .

260-й и 402-й полки заняли исходные позиции для наступления на песчаные карьеры и рощу «фигурная». 462-й полк находился в полузасыпанных окопах во втором эшелоне, в Московской Дубровке, хотя на самом деле на «пятачке» многие понятия носили условный или символический характер: не было, в прямом смысле этого слова, не только Московской Дубровки, но и второго эшелона, командных, наблюдательных пунктов. Весь «пятачок», простреливающийся насквозь огнем автоматического и стрелкового оружия, согласно уставам, следовало считать передним краем. На небольшом расстоянии друг от друга находились врытые в отвесный берег Невы блиндажи и землянки нескольких штабов стрелковых дивизий: 86-й – полковника Андреева, 168-й – генерала Бондарева, 115-й – полковника Машошина; 265-й – полковника Буховец и 20-й дивизии НКВД – полковника Иванова. Штабы дивизий еще пользовались такой «роскошью» как коптилки. Иногда – даже работали движки и землянки освещались тусклым электрическим светом. Но в полках, батальонах и ротах, в многочисленных рвах, воронках, и «лисьих норах» люди придумали своеобразные лучины: они жгли куски рассеченного осколками телефонного кабеля. Резина тлела и подобие пламени давало слабый отсвет. Лица людей были до того закопчены, что не всегда можно было узнать даже друга, если он молчал.

Дмитрий Терентьевич Хренков был одним из руководителей Ленинградской писательской организации. Работал главным редактором Лениздата, главным редактором журнала «Нева», был даже директором театра им. А.С. Пушкина. Книги писал, в основном, про других писателей, а во время войны работал журналистам в ленинградских газетах, в этом качестве побывал и на «Невском пятачке», где встречался с Андреем Матвеевичем. Данный отрывок взят из его очерка «Переправа, переправа…».

«И мы поплыли. С берега, из-за укрытия, Нева казалась клокотавшим котлом. Но то было хотя и образное, но далеко не полное представление. Теперь нас кружило и кидало с волны на волну, вокруг свистели осколки и пули, глаза слепили непрерывно лопавшиеся в небе осветительные ракеты. … Наш баркас клюнул носом, и мы все оказались в воде. Потом товарищи, наблюдавшие за нами с берега, объяснили, что произошло: вражеская мина угодила прямо в наше судёнышко.

Командир 86-й дивизии полковник Андрей Матвеевич Андреев приказал двум солдатам помочь мне. Потом, пока я сушился в землянке, слушал его рассказ о том, как подразделения дивизии вели бои по расширению нашего плацдарма. Ведь первоначально он едва достигал двух километров по фронту и шестисот метров в глубину. Временами его удавалось увеличить вдвое, но противник бросал против наших обескровленных частей свежие силы, и «пятачок» опять сжимался». (стр. 37,38).

7) Руд. Бершадский , «Почти вся жизнь«, Советская Россия, Москва, 1980.

На «Пятачок» приезжал и писатель Рудольф Бершадский. В то время он служил в редакции газеты 8-ой армии, редакция находилась в Колтушах, непосредственно в здании института Павлова. Вот, как он вспоминает об этой командировке.

«Мне не стыдно вспоминать и сегодня, как я впервые отправился из Колтушей в Московскую Дубровку и что при этом испытал, потому что и тогда, на шестом месяце войны, я уже не впервые шел на передний край (да и не на первой войне воевал); мне уже и тогда было с чем сравнивать. Но я и сегодня повторю, что ничего страшнее Московской Дубровки я не видел ни раньше, ни позже.

Я отправился за интервью к командиру дивизии Андрееву, у которого в ту неделю был самый большой успех на пятачке: его дивизия сумела продвинуться вперёд на двести пятьдесят метров. Для пятачка это была грандиозная цифра! Сто двадцать активных штыков насчитывала тогда его дивизия.

Перед самой Невской Дубровкой простиралась большая прогалина. Воронки там налезали одна на другую. И всюду трупы. Разбросанные. Только у противоположного края прогалины кто-то аккуратно уложил несколько десятков их, обледенелых, в штабель.

Невская Дубровка – последний посёлок перед Невою и местонахождение главного штаба переправ на пятачок…. В штабе было надёжно: блиндаж в семь накатов, а брёвна – вяз и липа. И жар! Хорошо! В самодельную печку – большую бочку из-под бензина – дров совали не жалея. Все остатки бревенчатого когда-то посёлка кормили теперь одну печь.

Как трудно было оставлять такое убежище – пришлось…. Я, разморённый теплом и сладким дымом табака, сидел на корточках у стенки в штабе переправ, а надо было уже подниматься и выходить наружу, а там двигаться ещё дальше – к самой Неве, а потом через неё, в ад, в пекло – на пятачок.

Нева между Невской и Московской Дубровкой широкая – с полкилометра, все переправы под прямым прицельным огнём немцев, начиная от тяжёлой артиллерии и кончая ротными миномётами и снайперскими винтовками. Каждый вечер ко всем переправам грузовики и трактора доставляли какие только можно было найти и соорудить в Ленинграде плавучие средства: и понтоны, и моторные лодки, и баркасы, и спортивные яхты, и шлюпки из парков культуры и отдыха. К ночи из всех этих плавсредств образовывалась эскадра в семьдесят-восемьдесят наименований. Но уже к утру от неё опять не оставалось ничего. Враг всё пускал за ночь ко дну или выводил из строя.

Из людей на пятачке тоже никто не уцелевал больше нескольких суток.

Ровно к двум мы вышли на берег, и было почти тихо. Тяжёлая артиллерия не била, полковые миномёты тоже. Только изредка постукивали батальонные миномёты, да изредка немцы садили из пулемётов. Они ни на минуту не переставали навешивать над рекой мертвенного света ракеты на парашютах. А Нева была тёмная, широченная. И тяжёлый ледяной пар стлался над нею. Она должна была скоро стать.

С максимальной скоростью, по несколько человек сразу, мы забрались в катер, умостились на дне: так спокойнее, и теплее: в прижимку друг к другу. Отплыли. Где-то неподалёку чавкнули об воду пули. По нас ли? Случайные? Мы предпочли думать, что случайные. А если нет? Сидели, стараясь вжаться в самое днище катера….

… Но вот и тот берег! Пятачок!

Узенький пляж метров в шесть-восемь, затем крутая стена обрыва из серой, скользкой и насквозь промёрзшей и обледенелой глины. В обрыве, одна к другой, этажа в три, землянки. Это преимущественно медпункты, пункты боепитания, продовольственные склады – в общем, тылы. Вот они, значит, какие тут «тылы». Скользя, цепляясь кое-где руками за землю, вылез вслед за офицером связи по обрыву наверх и пробежал за ним метров пятьдесят; там НП дивизии. Ни за что не нашёл бы этого блиндажа в темноте сам. А днём на пятачке вообще не ходили.

Хотя и попал на НП дивизии сразу, но оказалось – не той, не андреевской. А до андреевской надо было пройти ещё метров триста. Вскоре подвернулся случайный попутчик, который довёл меня до НП Андреева.

Андреев принял корреспондента отлично: всегда приятно поделиться успехом! А замысел его наступления оказался совершенно верен: он решил бить немца не в лоб, а во фланг, по берегу, – нащупать стык меж его частями. При таком плане артиллерия и на нашем берегу могла с наибольшим эффектом поддержать андреевскую дивизию. Кроме того, участок, который он выбрал для своего наступления, был единственный, где немцы не имели укрытия: леса.

Я исписывал в блокноте страницу за страницей – в блиндаже было темновато, блокнот приходилось держать на коленях; записи получались как никогда размашистыми.

Атаку Андреев начал тоже по-своему: без артподготовки, решил взять немцев, что называется, на испуг. И добился намеченной цели: в первую минуту – самую главную – немцы растерялись.

Настроение у Андреева продолжало оставаться отличным. Он с удовольствием угостил меня водкой, шпротами. Усмехаясь, вспомнил – «специально для писателя», как сказал, – понравившийся ему эпизод. Во время боя один командир полка доложил ему:

- Товарищ Первый, немцы утаскивают своих раненых с местного кладбища.

- А зачем вы разрешаете им это? – ответил комдив. – Кладбище предназначается только для покойников. Понятно?

Обратной переправы мне пришлось ждать опять до темноты. Кончив интервьюировать Андреева, я провёл остаток ночи в частях его дивизии – далеко ходить не пришлось! Вернулся я в андреевский блиндаж уже на рассвете: отсыпаться (на пятачке все спали только днём). Почему-то страшно разболелась голова. Перемёрз что ли? Вышел из блиндажа глотнуть воздуха. Отошёл самое большее метра на два. Глаза ещё не видели со света – снаружи всё же было темновато. Но когда стал различать ясно, что вокруг (да и осветительная ракета вспыхнула), увидел, что стою рядом с трупом. Между тем, когда я пришёл из частей минут десять назад, его тут не было. Конечно, мы в блиндаже слышали разрыв, но разве можно было запомнить все разрывы? Не прямое попадание в тебя – и ладно. А что рядом, так они все рядом! От свежего воздуха головная боль постепенно утихла, и я замечательно прикорнул в углу андреевского блиндажа.

Обратно через Неву я переправлялся уже на настоящем корабле – понтоне, а не то, что сюда: в скорлупе. Когда я перебрался вновь на правый берег, я почувствовал себя как в доме отдыха. Когда дошёл до штаба переправы – как в санатории. А когда достиг траншейки, ведший в главный штаб переправ, то, встретив идущее мне навстречу подразделение с «максимом», выскочил наверх, чтобы их не задерживать. Чёрт возьми, ведь теперь я уже дома, совсем дома! Чего же мне опасаться?!» (стр. 102-110).